Соціалістичні ідеї, ініціативи ...

Андрей ДМИТРУК: РУССКИЙ МИР: ЦИВИЛИЗАЦИЯ ПРОЕКТОВ (продолжение: Ч.8-Ч.10)

Продолжение. Начало см. Ч.1-Ч.7

VIII.

А похоронена ли Русь, в самом деле? Спросим иначе, — вправду ли на планете парализован один из двух полюсов силы, полюс общинности?

Прежде всего, надо уточнить: говоря о некоей цивилизации, ориентированной на коллективистские нормы, мы не исключаем из неё Украину. Относительно “западноевропейской” принадлежности последней никаких иллюзий быть не может; она — западные “ворота” Русского Мира (хотя претендует на обратную роль, восточных “ворот” Запада). Исторически это связано с тем, что в крови украинцев решительно преобладают восточные элементы — иранские, кавказские, тюркские, а в наследственном умонастроении — соответствующие восточные традиции, которых, кстати, куда более “западные” албанцы или македонцы нисколько не стыдятся. Общность происхождения народов Руси из одного Новгородско-Киевского государства, близость культурная и языковая, единая религия — всё это также говорит о том, что любые национальные водоразделы меж Дунаем и Амуром в большой степени надуманны. Ещё более забавны все рассуждения полузнаек о якобы ином, более близком к Западу, чем у россиян, индивидуалистическом характере украинцев; о том, что им-де исторически чуждо общинное землепользование. Крестьянская община (вервь) существовала на всей территории Руси, от Волхова до Днепра; её не разрушило и крепостное право. На Украине, преимущественно на востоке и в центре, многие общины дожили до XIX века.

Однако геополитическая особенность всех цивилизационных “ворот” — в том, что они всегда открыты влиянию соседнего, пограничного уклада. Контактные зоны характерны смешением нравов. У Русского Мира две таких зоны на западе, Украина и Белоруссия, и они реагируют на воздействие соседей по-разному. Если ландшафтно однородную, патриархальную Беларусь отрава индивидуализма трогает мало, то для Украины она всё же опасна. Причин тому несколько. Прежде всего, Днепр делит нашу республику на две части, одна из которых более холмиста и завершается хребтами Карпат, а другая, равнинная, примыкает к Великой Степи. Рельефом каждой из частей в большой степени предопределён характер её жителей — более самодостаточных и замкнутых “западенцев” и открытых, склонных к товариществу “схидняков”. Затем, если восточные области Украины, во многом подобные Великой Руси, под властью последней и находились — западная оконечность веками входила в состав стран, России по определению враждебных. Сильнейшую русофобию всегда исповедовала и наиболее мощно влияла в этом плане на “западенцев” Австрия; ненамного от неё отставали равнявшиеся на германо-атлантический “рай” Румыния и Польша — истинные восточные “ворота” Запада, при которых Украине суждено было бы стать разве что калиткой... Оттого и по сей день две части республики очень мало совместимы — мрачный феномен, пожалуй, более нигде на Земле не встречающийся; обречённый на борьбу с самим собою, двутелый и двухголовый Тянитолкай, крошечная трагичная модель Евразии...

Правда, степная, пророссийская составляющая Украины очень усилена присоединением Крыма и иных причерноморских земель, — но до согласия и реального растворения гуцула и дончанина, русина и одессита в одном “украинстве” ещё весьма далеко. Вероятнее всего, такой исход и невозможен, ни на пути “обрусения”, ни благодаря “галицизации”. Наилучшее историческое будущее Украины — именно в осознании себя, как вполне самостоятельной, но всё же составляющей Русского Мира, в дружелюбном пространстве которого становятся мелкими и незначительными распри этнические, языковые, территориальные. К этому приблизились в СССР; так, и не иначе, должно быть в Евразийской Руси грядущего.

Уточним: прочное, не чреватое грядущими распрями единство Украины и России возможно лишь при одном условии. С обеих сторон пропаганда во всех её формах, от академической до самой широковещательной, должна бороться: в России — со спесивым великодержавным шовинизмом, на Украине — против злобного, преимущественно галицийского комплекса, выражаемого фразой “подальше от Москвы”. Иначе может образоваться вековой этнополитический нарыв вроде арабо-израильского… В обозримом будущем никакой иной город, кроме Москвы, по объективным причинам не сможет претендовать на роль естественного центра Русского Мира, но это не значит, что великороссы могут и дальше позволить себе презрительно-снисходительное отношение к “национальным окраинам”. В свою очередь, наследие польско-австрийского оболванивания украинцев, весь этот бред насчёт “России — державы-угнетателя”, надлежит поскорее избыть в украинских пределах. Начать хотя бы с того, что от деспотических крайностей центрального режима, а затем от произвола всесильных спекулянтов равно терпели и велико-, и малороссияне…

Но вернёмся к вопросу о перспективах возрождения Руси, как “части света”, этнокультурного континента и планетного полюса силы. Прежде всего, заглянем в наше прошлое.

Судя по многим данным, в частности, по известной переписке дочерей Ярослава Мудрого, вышедших замуж за трёх европейских монархов, Новгородско-Киевская Русь во всех отношениях — духовном, культурном и бытовом — стояла выше, чем Западная Европа, уступая лишь Византии; Париж казался захолустным городком в сравнении с Киевом. Русь же Владимирско-Московская, после княжеских свар и сложных взаимоотношений с монголами, так и не оправилась до прежнего благополучия. Высокий дух поэтов, священников и воинов ещё жил в ней, но рядом с разорением и бедностью. Богатства земли и недр лежали неосвоенными. А между тем Запад, ограждённый Русью от великих евразийских потрясений, свободно развивал свою предприимчивость, растил торговлю, множил ремёсла. В конце концов, передовые русские люди, радея о благе страны, вопреки “древлему благочестию” и русской надменно-трусливой самоизоляции (консерватизм — одна из страшнейших бед общинности), стали понемногу открывать двери Европе, торговать с ней, приглашать оттуда мастеров и наставников. Но если сознательные патриоты (и первый среди них — гениальный царь Пётр) понимали, что “немцы” могут дать лишь средства для достижения главной цели — превращения России в могучее, просвещённое, страшное недругам государство, — то люди иного склада по-другому и принимали западные новшества. Соблазн одолевал убогих духом, их прельщала лишь внешняя, казовая часть “немецкого” комфортабельного бытия. Кто поглупее, начинал и вовсе молиться на всё иностранное. Читаем о боярах-поляколюбах, плакавших об изгнании войска Речи Посполитой из московского Кремля; о жеманных барыньках, позабывших родную речь, счастливых оттого, что можно поболтать по-французски с пленным наполеоновским офицером...

В советское время, согласно известным американским планам, принятым ещё в конце Второй мировой войны, ксенофильскую лихорадку на Руси зарубежные умельцы постарались раздуть до размеров повального мора. Но если тех, кто попроще, нетрудно было искусить яркой дребеденью, этикетками да фильмами о “красивой западной жизни” — с высоколобыми поступили иначе. Для наших интеллектуалов была сработана целая мифология, вкратце сводимая к следующему.

Любые формы общества, подавляющие частную инициативу, не только не прогрессивны, но безнадёжно архаичны. Тот, кто утверждает, что придумал царство справедливости, содружество равных, либо наивен, не понимая, что все утопии маскируют реальный деспотизм, либо сознательно хочет вернуть мир к временам тирании. Общинное устройство — просто пережиток древности, застой, досадная задержка на пути к нормальному, то есть индивидуалистическому укладу. Злосчастные Россия, Украина и другие республики — жертвы коммунизма — были сбиты с этого пути кучкой хитрых и жестоких негодяев (иной вариант, для “национально озабоченных”: российские негодяи-большевики сбили с толку и поработили злосчастных “инородцев”); ныне происходит давно ожидаемое возвращение этих стран в лоно евроатлантической цивилизации. Наконец-то бывшие “совки” воспримут правильное, то есть западное понимание таких важнейших категорий, как права и свободы личности. Ведь народы, которым не выпало ослепительное счастье жить между Сан-Франциско и Бостоном или между Дублином и Веной, всё равно не найдут для себя ничего лучшего, чем подражание евроамериканцам! Арабы и китайцы, чёрные африканцы и белые сибиряки, — все, все они будут бедствовать и блуждать во тьме, пока не уразумеют, что основные, непререкаемые человеческие ценности суть: главенство частной собственности, разномыслие в народе и состязательность политических сил...

Блажен, кто верует! Революции — то ли слепые, то ли осознанные попытки угнетённых, обобранных, страдающих масс расправиться со своими мучителями и установить более справедливый строй, никак не сводимые к воле злонамеренных “кучек”, — только в писаной истории упомянуты на протяжении почти четырёх тысяч лет. Ещё древнеегипетский хронист Ипусер поражался тому, что в результате восстания “благородные в горести, простолюдины же в радости” и “закром царя стал достоянием каждого”...

Даже не пытаясь перечислить все более или менее удачные пробы насильственного свержения деспотизма, уточним лишь, что ни одна из ведущих западных стран не миновала революционного переворота, а то и нескольких. Капитализм — такое же детище войн и революций, как социализм!..

Столь же легковесен и “тезис” о том, что общинный уклад — вчерашний день индивидуалистического. Индивидуализм действительно возникает внутри древнейшей ячейки общества, родовой или соседской общины — но лишь в том случае, если община уже распадается вследствие имущественного неравенства своих членов. Однако существуют огромные области мира, где такой распад не происходил или совершался крайне медленно. В больших державах Евразии, с их рискованным земледелием и неровной населённостью, любые попытки взломать мужицкий мир были обречены на провал. Февральская революция в России и Синьхайская в Китае, моменты краткого, эфемерного торжества либерализма — тому свидетельства. Третье, сокрушительное подтверждение — контрреволюция 1990-х, после которой Русский Мир полтора десятка лет не может встать из разрухи...

Можно, конечно, возразить, что-де буржуазный вариант развития — оптимален, а общинный — нечто вроде аварийного, на случай отсутствия условий для благополучного продвижения общества к “рынку”. Но столь же успешным будет и теоретизирование о том, что для всей Земли естественен тропический климат, а брянские леса и монгольские степи — зоны бедствия! Оба глобальных уклада, оба типа цивилизации существуют одновременно, на одной планете, и у каждого из них есть свои высшие ценности, свои критерии совершенства, своя модель прогресса. Более того: из дальнейшего станет ясно, что индивидуализм и конкуренция перспективы не имеют, в то время как общинность, претерпев грандиозные превращения, рано или поздно завоюет всемирное будущее.

Говорить о каком-то чуть ли не божественном и вечном характере частной собственности тоже в огромной степени нелепо. Начнём с того, что без неё человечество существовало десятки тысяч лет и именно в её отсутствии выработало свои основные нравственные ориентиры. Попытки отдельных двуногих особей присвоить и средства производства, и продукты оного привели, с одной стороны, к лихорадочному техническому прогрессу, с другой — к рождению тех безумных иллюзий успеха и достатка, к той сумасшедшей гонке за призраками, о которых мы уже говорили и которые повинны во взаимоистреблении рода людского всеми возможными способами. Но, слава Творцу, тот же взлёт научной мысли уготовал “здоровым частникам” и “эффективным собственникам” довольно-таки близкий и однозначный тупик. В него, конечно, войдёт не всё земное сообщество одновременно, — однако самые развитые страны, не чуя беды, мчатся к наиболее масштабной и радикальной из всех революций. Информационные технологии и современная энергетика — вот надёжные “могильщики капитала”, которые уже сегодня делают почти условным само понятие личного владения. Когда идёт превращение целых отраслей в компьютерно-производственные комплексы, отрегулированные, как часы, — грядет либо занятная трансформация вчера ещё всесильных хозяев в директоров-распорядителей, либо их же, хозяев, воцарение в качестве олигархов, одновременно — лидеров индустрии и государства. В любом случае, классическая, стихийная, конкурирующая частная собственность уцелеет лишь в сервисе, в каких-нибудь мелких мастерских и слабеньких полуголодных СМИ... да и то до тех пор, пока всё это не подгребут воротилы. Антимонопольные комитеты и прочая словесность бессильны остановить сей процесс. Стратегически важные отрасли выстроятся в централизованную систему, либо, через один шаг, социалистическую, либо, через тот же шаг, неофашистскую, то есть — чреватую оглуплением, одичанием бесправных масс и конечной гибелью культуры. В том и другом случаях — многообразному, пронизанному конкуренцией сообществу искателей удачи в завтрашнем мире места нет...

Если грядет лавинная монополизация, она непременно коснётся и сути “священных коров” либерализма: прав и свобод. Уже сейчас они сведены к видимости, к утешению для людей столь суетных, наивных и ограниченных, какими бывают лишь люди Запада. Крохотные “выборы” буржуазного бытия — взять тот товар или этот, нарушить или не нарушить статью закона, проголосовать за того или иного политика (причём, чаще всего даже не читая программ, а поддаваясь личному обаянию) — в целом составляют нечто вроде видеоигры, весьма далёкой от реальности. Злосчастные марионетки не различают за цветной круговертью мелких “свобод” своё подлинное рабство, бессилие перед волей владык, ворочающих экономикой. С ростом чудовищных транснациональных корпораций, этой Железной Пяты, беспощадно предсказанной Джеком Лондоном, рабство станет полным, а свободы до конца виртуальными.

В обществе коллективистском и пронизанном верой — всё не так. Да, поведение каждого из его членов, может быть, менее раскрепощено и более предсказуемо, — но если вера в главные общинные ценности искрення и крепка, это никого не обременяет. В неформальных объединениях единомышленников — скажем, на раннем этапе молодых религий — ни у кого не возникал вопрос о расширении личной свободы. Наибольшая свобода, как ни странно, состоит в отказе от выбора, вернее, в том, что он делается раз и навсегда. Когда веруешь по-настоящему, в душе царит великая свобода общения и сотрудничества с Абсолютом.

Подчеркнём ещё раз: сущность коллективистского общества, хотя и отличается от таковой же общества индивидуалистического, не менее природна и органична. Она предопределена рядом объективных обстоятельств — и, естественно, не может быть изменена, покуда эти обстоятельства действуют.

А они — действуют! И ничего с этим не могли, и даже не пытались сделать ликвидаторы СССР. Нельзя же, в самом деле, резко изменить климат и ландшафт; невозможно переменить психику населения; даже сотня Америк не перепишет историю, придавшую именно такой облик и такие свойства Русскому Миру.

Россия — в большой степени искусственное образование, построенное отнюдь не по национальному признаку. Народа “россияне” на свете нет, по крайней мере, как этнической (антропологической) общности. Это — колоссальное объединение самых разнородных племён, созданное благодаря особым качествам Евразии, равнины равнин, всегда, как мы помним, вдохновлявшей энергичных вождей челночными ходами сшивать Восток и Запад. Россия — единственное удавшееся с начальных времён воплощение подспудной или осознанной тяги царей к расширению своей власти до природных пределов, до “последнего моря”.

И, безусловно, продвижение от Дуная до Амура, от Беломорья до Арала было бы немыслимым, встречало бы самый жёсткий отпор, если бы строители России не соблюдали основной принцип соборности. Ещё в родовые времена любой пришлый здоровый человек, чужак или военнопленный, мог стать у славян членом рода, работником и производителем потомства. О каких-либо расизме или ксенофобии и речи быть не могло... Так вот: соборность, не знающая племенных, языковых и иных ограничений, распространялась и на людей, и на их сообщества.

В русское царство, затем в империю вливались отнюдь не подмятые завоевателем суверенные державы. Чаще всего то были протогосударства, “вождества” разного уровня: племенные союзы, военно-территориальные объединения вроде казачеств, кочевые и горские кланы. Реже в орбиту Русского Мира попадали настоящие государства, даже чрезвычайно древние и культурные, как Грузия или Армения, но к моменту соединения с Русью растерзанные, ослабленные сильными врагами. Не всякому просто усвоить этот парадокс, но — нередко Россия освобождала народы, включая их в свой состав! Царизм мудро сохранял местные структуры самоуправления и мало вмешивался в культы “инородцев”, особенно на поздних этапах. Судьбу новоприсоединённых легко оценить, вспомнив их предыдущее пребывание в иных, куда более жестоких и нетерпимых монархиях — скажем, армян под властью Турции, азербайджанцев, покорённых Ираном.

Наконец, Русский Мир прирастал за счёт поглощения государств, быть может и вполне состоявшихся, но по определению паразитических и опасных для Руси. Так были присоединены последние осколки Орды, Казанское и Крымское ханства. Причём, население, даже повинное в многовековых набегах и торговле славянскими рабами, отнюдь не истребляли и не репрессировали, но вводили в число полноправных граждан.

Любой этнос из числа обрамлявших Русь мог вырасти и самоутвердиться вплоть до создания нации. Именно в этих, ограждённых прочною властью и храбрым воинством пределах, словно на небольшой мирной планете, впервые смогли найти свой государствообразующий путь украинцы и узбеки, молдаване и абхазцы... Но никогда — за ненадобностью! — эти части невиданного в истории политического тела не имели границ, возникших стихийным образом, тех глубоких кровавых шрамов, которыми очерчены старые европейские королевства. Российская империя спокойно существовала, поделённая на губернии; не менее стабильным было сожительство советских республик. Многие из этих образований напоминали мозаику, как, например, Украина, в которую волей центральных властей вошли и российский Восток, и австро-польско-чешско-румынский Запад, и российско-греко-татарский Крым. Но всё тот же главный принцип соборности, разумная терпимость хлебороба-общинника, позволял ужиться людям разного происхождения и различной веры.

Однако национальные анклавы не только были защищены Великой Русью, но и сами ограждали, скрепляли её, образуя барьер между устойчивым серединным массивом и беспокойными внешними областями Евразии. Около половины ХХ века к этому эшелону прибавился ещё один, внешний, причём на самом “танкоопасном” направлении, — пояс европейских социалистических республик, отрезавший нас от крайнего западного “мыса”.

Но этот рубеж, при всей своей крепости и мощи, увы, обладал серьёзным изъяном: на государства, веками жившие своим оригинальным укладом, был слишком уж прямо и буквально спроецирован советский социализм. Оттого “соцсодружество” не смогло или не успело срастись в одно целое с Русским Миром. Его отсекли легко, а затем взялись за внутренний эшелон. И разложили его, именно выхолостив основы соборности.

В советских республиках было тщательно и умело раздуто чванство “титульных наций”, посеяны бредовые идеи о “паразитизме” России, укоренена нелепейшая вера в возможность быстрого превращения новых “суверенных держав” в цветущие страны уровня Франции или Голландии.

Но увы! У “независимых” Эстонии, Грузии или Кыргызстана нет позади пятисот лет колониальных захватов и грабежа заморских территорий. Они не были метрополиями, богатевшими от каторжного труда покорённых негров или арабов. В них не складывались громадные феодальные владения и не росли банковские капиталы. И не их народам вливаться в “золотой миллиард” — на Земле, чьи богатства давно поделены клубом избранных, самых могучих и самых преступных стран. Лучшее, что ждёт их на “суверенном” и “либеральном” пути — горькая доля какого-нибудь Эквадора или Филиппин, с кучкой удачливых спекулянтов под защитой сытых спецслужб, с проатлантическим продажным “правительством” и навеки нищим, зато обеспеченным всеми “свободами” большинством.

Итак, Россию оголили и распяли. Что же ликвидаторы Союза намеревались и намереваются сотворить с нею самой? На сей счёт нет единого мнения; возможно, в стане победителей соперничают разные силы. Провоцирование конфликтов вроде чеченского как будто говорит о наличии плана, похожего на гитлеровский: расчленить становой хребет Евразии, превратить колосса в скопище бессильных псевдогосударств-карликов. О том же замысле свидетельствуют и бессмысленно размноженные “президентства” в нынешней РФ. Правда, есть и другая тенденция: сохранить Россию целостной. Ведь иначе погибнут её сверхкрупные системы, дающие Западу сырьё и газ. Может быть, и армия, ещё достаточно боеспособная, со своею традиционной русскою смелостью пригодится для “горячих точек”. Не исключено также, что кое-кто в Лилипутии надеется забраться под российский термоядерный “зонтик” на случай весьма возможного противостояния — то ли со страшным Китаем, то ли с Новым Светом... Словом, — может быть, федерацию от Пскова до Чукотки соблаговолят сохранить. Но — как покорного, ручного великана.

Однако не всё произошло так, как хотелось чванным, самоуверенным ликвидаторам. Капитализм колониального, латиноамериканского образца, столь усердно насаждавшийся при Ельцине, так и не состоялся в полной мере, да и не мог состояться, ибо кормят страну, пусть с перебоями, отнюдь не частные концерны или тресты, но остатки недоразрушенного социализма, огромные индустриальные и сельскохозяйственные комплексы. Формально становясь “закрытыми” или “открытыми” акционерными обществами, многие из них остаются в распоряжении государства. Постепенно замедляется нелепая, лишённая всякого смысла “приватизация”. С самого начала она была частью позорной, предательской по отношению к народам внутренней политики постсоветских вожаков: поскольку разваленное, разворованное народное хозяйство более не наполняло бюджет — его должны были питать кабальные зарубежные займы и доход от проданного госимущества. На практике же “приватизация”, с её укрепившейся практикой продаж объектов за ничтожную часть настоящей цены, стала ещё одним способом разграбления государства...

С одной стороны, рулить промышленными гигантами в качестве “эффективных собственников”, частных владельцев ныне просто некому. Не обучены! На Руси до социализма цари поднимали в миллионеры верных Отечеству, усердных работников — Демидовых, Строгановых; воротилами-заводчиками становились талантливые выходцы из купечества; после революции Советская власть вручала предприятия и целые отрасли энергичным, одарённым директорам и министрам. А теперь? Кто, кроме, опять же, специалистов, воспитанных Советской властью, сможет грамотно, профессионально руководить выплавкой стали и выпуском станков, селекцией зерновых и разведением скота? Никто. Но помянутых специалистов рыцари гомерического грабежа, конечно же, к рулю индустрии не допустили. Почему? Потому что есть другая сторона: западные “друзья” отнюдь не желают возрождения нашей индустриальной мощи. Их устраивает барахтание республик СНГ в паутине тех самых займов, бандитская приватизация… в общем, всё, что делает обломки империи слабыми, нищими и зависимыми. Вот и остались на хозяйстве “олигархи”, сборище жадных неумех: вчерашние оголтелые воры, нахапавшиеся в госторговле комбинаторы — или горбачёвские аппаратчики, ушедшие “в тень” вместе с казёнными деньгами...

Попробовали было иностранцев приглашать в “большие боссы”. На Украине начали с “Криворожстали”... Но вот тут-то и нашлись патриоты, сообразившие, что это — самый прямой и короткий путь для “независимых государств” к статусу подлинных, классических, как во времена Киплинга, колоний Запада! Силы эти патриотические, конечно, разнобойны и далеки от единства, но в сумме достаточно влиятельны. В России они убрали спившегося монстра, кровавого “Е. Б. Н.”, на Украине — создали противовес наглеющему галицийскому национал-фашизму. Из худшего всё же подчас выбирается лучшее.

Толкуют о “шведском социализме”, о том, что-де в наиболее благополучных странах приатлантического “мыса” невелик перепад между богатейшими и беднейшими, что система социальных гарантий там получше советской. Может быть, это и так. Но (не говоря уже о том, что помянутая система была отлажена перетрусившими лидерами Запада лишь после нашего 1917 года) этот путь для Руси закрыт. Нет у нас за плечами, снова-таки, полутысячелетия бурного развития мануфактур и торговых компаний, нет и двух-трёх веков шведского или швейцарского мира. Иным занимались — отражали нашествия, поднимали новь... выживали!

Хищники, дорвавшиеся до сокровищ 70-летней советской Голконды, ведут себя в точности, как бароны-разбойники или конкистадоры прошлых веков Запада. Но перспективы стать из бандитов “нормальными” финансовыми или промышленными буржуа, создать вокруг себя механизмы общественного согласия в западном духе — у них впереди нет. Напоминаем, что мир, его рынки, его источники сырья и рабсилы — поделены необратимо. Не найдётся — никогда! — малайцев или индийцев, согласных работать вместо нас за меньшую зарплату, чем наша. Гнуть спину на “боссов”, батрачить за гроши придётся нам и нашим детям. Стало быть, “народом господ” не станем, пропасти между избыточно сытыми и наследственно голодными — не засыплем. И получается, что на этой дороге у нас впереди — вечный гнилой Эквадор: горстка супербогачей наверху, масса грызущихся за крохи бедолаг внизу, между верхом и низом — наёмная, холуйская власть с “эскадронами смерти”. Всё! В объятиях капитализма Русскому Миру и его странам-спутницам иного не дано.

И всё-таки — похоже, что традиционные русские начала общинности побороть не удастся. Очернена, оплёвана, но не стёрта в душе и в памяти людей наша извечная триада: единая вера (идеология) — сильная и справедливая центральная власть — народность (опора на привычный уклад). Под давлением традиции первые после 1991 года “либеральные”, вовсю прозападные, лакейские правительства сменились иными, пусть робкими и половинчатыми в делах, но уже знающими, что такое патриотизм. Очищающего Октября не было, но не воссели прочно и ничтожные керенские.

Вероятно, самым надёжным тормозом для русофобских “реформ” остаётся армия, точнее — наиболее сознательная часть офицерства. Собственно, высшие офицеры-патриоты и не дали “Е. Б. Н.” совершить измену, почти равную апокалиптической горбачёвской: сломать и распродать атомный щит Родины. Само наличие этих вооружений, чрезвычайно дорогих и требующих постоянного ухода, подразумевает сохранение большого государства. В свою очередь, неизбежный в такой державе, особенно в Российской, культ защитников Отечества — подходящая атмосфера для укрепления воинского духа, для формирования касты профессиональных командиров. Словом, в ядерном государстве с хорошим военным костяком либерализм всегда встретит должный отпор.

Кстати, о странах с помянутыми признаками. В главной из них, США, у “безграничной свободы личности” изрядно подрезаны крылья государственным милитаризмом, — то есть, именно там, где либеральные фетиши превозносятся неустанно, до оскомины. Американская пропаганда сильно разнится с реалиями американской жизни... А нам тамошние кукловоды предлагают судьбу рыхлого, сентиментального, “истинно демократического” сообщества, где “правозащитники” и слезливые женские организации диктуют свою волю генералам. С такой-то нелепицей управиться будет легче...

Будем надеяться, что сей грандиозной мечте сбыться не суждено.

IX.

О худшем, “эквадорском” варианте нашего будущего, рассчитанном на века прозябания, мы уже говорили. Пора стряхнуть с себя мрачность и показать, что ожидает Русский Мир, если он будет соответствовать своим исторически сложившимся принципам и вековым идеалам.

Прежде всего, неизбежно наступление новой фазы русско-евразийского социализма (назовём её неосоциализмом).. Этот уклад для нашей цивилизации — в той же (или в меньшей) степени марксов, в какой и органичен для русского общинного начала. Для сравнения можно привести победивший все искушения, в том числе и горбачёвский вирус, китайский социализм: по сути, он лишь реализовал в полной мере учение о справедливости Кун Фуцзы (Конфуция) и сумел окончательно воплотить всегда господствовавшее в Поднебесной представление о святости земли и крестьянского труда. Вероятнее всего, в случае, если Русь избегнет “чёрного” сценария, здесь будет осуществлён строй, лишённый недостатков прежнего, советского, но унаследовавший и развивший все его преимущества.

Мы достаточно объективны, чтобы не приписывать социализму образца 1917-1991 годов те преступления, о которых без устали болтают западные “разоблачители” и наши вконец одураченные земляки. Попытки представить, скажем, голод начала 1930 годов, охвативший СССР от Казахстана до Украины, поскольку тяжёлые погодные условия наложились на временное падение сельхозпроизводства из-за резкого перехода к коллективному (крупному общинному) землепользованию, — попытки представить этот голод “голодомором”, сознательной акцией Москвы, направленной на истребление отдельных “мятежных” народов, серьёзной критики не выдерживают. То же можно сказать и о “массовых сталинских репрессиях”, которые, во-первых, по данным строгой статистики, не затронули широких народных масс (чуть более 800 тысяч человек было приговорено к высшей мере, но далеко не всегда подвергнуто ей); во-вторых, уже согласно историческому анализу, коснулись в основном людей, действительно враждебных Советской власти; в-третьих, в самой преступной своей части, гонениях на невинных, похоже, были спровоцированы и раздуты с целью опорочить власть как раз теми силами, которые режим считал наиболее опасными для страны. Не дороже стоят и поползновения грязных душ вроде резуна-“суворова” и ему подобных выставить Союз империей, намеренной завоевать Европу или даже весь мир: Первую мировую немцы благополучно развязали до появления СССР, а Гитлер ещё в своём творении 1924 года, книге “Моя борьба”, прямо назвал Россию главным объектом захвата на Востоке. Наконец, если в свои ранние годы советский строй и грешил “революционным” максимализмом, не жалел людских жизней, — то ведь начальная пора капитализма, как сказано выше, также отмечена кровавыми переворотами. А жертв на совести хотя бы у британцев с их “огораживанием”, с разорением Ирландии и Индии, или у французов с наполеоновскими и колониальными войнами, или у янки с истреблением индейцев — куда больше!

Социализм 1937 года отличается от социализма 1987 больше, чем время Столетней войны от эпохи Короля-Солнца. За семь десятилетий социалистический строй прошёл путь, который его предшественникам стоил многовековых усилий — от варварского до цивилизованного состояния, и уничтожен был как раз в фазе зрелости...

Но мы никогда не опустимся и до огульной идеализации советского прошлого, до оправдания любых его ошибок и заблуждений, которых, видит Бог, было немало и которые, в конце концов, и привели к крушению Союза. Да, конечно же, социализм — единственная формация, сознательно направленная на изменение человеческой жизни к лучшему, в то время как все предыдущие уклады стихийны и сориентированы лишь грубым соперничеством людей и классов. Но ведь нет и не может быть строя, в котором бы не сохранялось наследие прежних общественных систем! Сформированное многими веками, оно живёт прежде всего в душах... Новорожденный социализм исключением не был. Большие и малые властители не уберегались от феодальных замашек, вырастало новое — ещё какое закрытое! — партийно-чиновничье дворянство. Некоторые чрезмерно решительные действия режима — скажем, лишение крестьян паспортов — пахли даже рабовладением, а недавний капитализм владел психикой поколений столь цепко, что в конечном итоге и взял реванш.

Быть может, на иных “этапах большого пути” вождям следовало быть поснисходительнее к своим, ещё малосознательным подданным, чаще тешить их сентиментальными кинолентами и красивыми упаковками товаров. В другие периоды, наоборот, надлежало не “догонять и перегонять” западный мир, фатально обречённый выигрывать соревнование с нами в вещевом плане, а переходить от трусливой “контрпропаганды” (кто выдумал этот пораженческий термин?) к активной проповеди коммунистической веры и преданного служения божеству справедливости... Вели себя со стариковской оглядкой, начиная афганскую кампанию; пытались выглядеть чистенькими перед тем же Западом, которому всё равно нельзя угодить, зато можно напугать его до икоты; придумали какой-то “ограниченный контингент”, какую-то жвачку об “интернациональном долге” — вместо того, чтобы откровенно заявить о геополитической угрозе в Азии и обрушиться всей мощью на душманов и их тайных атлантических покровителей! Возможность превратить Чернобыль в трагико-героическую пропагандистскую акцию, в прославление единства народов Союза, вместе залечивающих атомную рану — упустили бездарно, преступно, отдали тему разрушителям, древоточцам СССР...

Впрочем, хватит каяться. Опять же: будем считать 73-летнюю историю советского социализма самой удачной, масштабной и результативной попыткой установления справедливого строя, власти трудящихся. Тем более, к 60-летию приближается грандиозный китайский социалистический проект, скоро полвека отпразднует социализм кубинский... Значит, не конец воцарению общинного строя на Земле, а этап большого, трудного, но уже необратимого пути! Мало того: весьма подходящую среду для развития новых эгалитарных (основанных на равенстве и отсутствии угнетения) обществ создаёт ширящийся антиглобализм, ныне занимающий в мире ту же протестную “нишу”, которую сто лет назад занимала социал-демократия. Страны “третьего мира”, от маленькой Венесуэлы до огромной Индии, делают успешные шаги в создании вовсе не западного, близкого трудовым национальным традициям, человечного уклада. Глубоко идеологизированный мир ислама, по крайней мере, его здоровая, не разложенная западными подачками часть, воюя и строя, идёт дорогой воплощения благородных, во многом “эгалитарных” заветов Корана. И — вот главный парадокс! Знающие экономисты и политологи отмечают проникновение социалистического (так и пишут!) начала даже в основную твердыню либерал-демократии, США; сообщают о том, что, вопреки болтовне наших глубоко отсталых и невежественных трубадуров буржуазности, почти половина американской индустрии и треть сельхозугодий принадлежат государству или контролируются им... Но о дилемме, стоящей перед миром монополий — тоталитаризм похуже гитлеровского или социализм, — мы уже рассуждали.

Трудно представить себе в точности, как именно возникнет и сложится новое русское социалистическое сверхгосударство, каковы будут его устройство и география. Вряд ли само по себе, по крайней мере, в ближайшие десятилетия, созреет то, что классики марксизма называли “революционной ситуацией”. Но ведь и падение СССР произошло вне каких-либо стихийных массовых движений. Просто уж такое время настало, когда кучка достаточно богатых и решительных политиков при поддержке профессиональных исполнителей и экспертов может с помощью технических средств внушения управлять миллионами людей, внедрять в их подсознание те или иные симпатии или антипатии. Пример — лихая “оранжевая” клоунада на Украине, сочетавшая черты рекламного шоу, футбольного матча и рок-концерта...

Само по себе недовольство Советской властью, пускай тщательно взлелеянное шептунами-растлителями, не привело бы к организованному восстанию, способному сменить общественный строй. Мало кто из наших соотечественников в отдельности захотел бы рушить опоры своей жизни, лишаться уверенности в завтрашнем дне; сколько-нибудь боеспособные группы, тем более объединяющие разные слои общества, конечно, не смогли бы сложиться из пассивных одиночек. Ни афганская война, ни Чернобыль, ни иные государственные драмы не развили и сотой части накала Первой мировой войны, переросшей в революцию. Если бы не помянутое выше сатанинское предательство партгосверхушки, разложенной соблазнами жизни по стандартам западных воротил; если бы не чудовищный пресс телевидения, быстро демонизировавшего неловких, но честных защитников народовластия в 1991 и 1993 годах — никакие наши солженицыны и черноволы не пошатнули бы устои колосса, а любые мятежи “снизу” захлебнулись бы наподобие известной смуты в Новочеркасске. Из центра были срежиссированы расчленение СССР и попрание “красной” идеи; из центра же, из верхних этажей власти то ли России, то ли Украины или Белоруссии, и опять-таки через сверхмощные “промыватели мозгов” — СМИ — скорее всего, придёт возрождение Русского Мира. В противном случае, пребывание наших “хозяйчиков” в царстве несбыточных надежд на лёгкое обогащение, их неустанная грызня, их редкие взлёты и зависть к более удачливым спекулянтам — всё это при любом росте цен, любой разрухе, любом обнищании народа может продлиться ещё очень долго, вплоть до неизбежных гигантских перемен на планете, когда обновление, придя, быть может, с другого материка, захватит самые гнилые, дальние уголки неоколоний...

Возможно, новое собирание сверхстраны пройдёт не под знаменем какой-либо конкретной политической силы, но путём естественного сближения патриотов и государственников всех толков, наподобие неформального союза антиглобалистов, прекрасно обходящихся без ЦК. Вероятнее всего, залогом формирования такого единства станет почти неизбежная в грядущем близость России с Китаем, Индией и исламским миром, — а может быть, и с антиамерикански настроенной частью европейского Запада. Не исключено, что речь пойдёт о создании большой федерации (конфедерации) с несколькими центрами — альянса, неизмеримо более сильного и многолюдного, чем нынешний Евросоюз. Расселение китайцев в Сибири и на Дальнем Востоке, проникновение арабской культуры в Среднюю Азию, российско-германский промышленный и военный пакт, российское выдвижение на славянские Балканы — вот возможные фрагменты этого процесса; шаги, которые не должны внушать никаких опасений, ибо они не будут связаны с насилием или с поглощением одних наций другими.

Если же говорить о политэкономическом устройстве возрождённой Руси — то, наряду с основополагающими госкапиталистическими, а затем и социалистическими “рёбрами прочности”, в ней, как в том же Китае, надолго сохранится многоукладная экономика с более или менее сильным частным сектором. Нет, например, никакой необходимости бороться с приватным капиталом в сфере мелкой торговли и обслуживания: если не пускать его в тяжёлую индустрию, энергетику и другие стратегически важные отрасли, он, не создавая обильной питательной среды для либерализма, стихии предпринимательства, тем не менее, улучшит быт людей в сравнении с советским.

В целом служа государственным интересам, “приручённый” бизнес сможет наладить именно тот уют, который смягчит для граждан восприятие гигантских федеральных проектов, выполнение масштабных рабочих задач. Будет налажено производство тех самых красивых упаковок, обустроен тот самый сервис, по которым, озираясь на Запад, тосковали наши земляки. Кроме того, часть населения всегда найдёт своё призвание в менеджменте, в распределении товаров и услуг.

Впрочем, все эти и подобные вопросы решатся сами собой, если Русский Мир вновь признает необходимость для себя единой направляющей идеи и если таковая идея будет найдена и внедрена.

Х.

Мы уже говорили о том, что трёхчленная формула “православие, самодержавие, народность” достаточно универсальна и может не менять сути, даже если каждая из её частей станет иной по форме. Добавим, что, более того, другие варианты триединства эффективнее, чем классический. Скажем, коммунистическое учение обещало больше, чем доктрина посмертного спасения, — оно сулило Царство Божие не за гробом, а на земле, причём в течение исторически небольшого времени. Подчас посулы были даже слишком поспешными и необоснованными (впрочем, так же, как пылкие обещания скорого Второго Пришествия в устах раннехристианских проповедников): “Нынешнее поколение советских людей будет жить при...”. Но в целом “атеистическая” идеология (которая никогда таковой не была, поскольку предполагала веру в некое ассоциированное божество Завтрашнего Счастья) всегда отличалась куда большей практичностью, чем православная. Это было так ещё и потому, что ни самодержавная власть, ни народная инициатива никогда не пытались всерьёз внедрить в общество христианские идеалы. Да последние, впрочем (будем откровенны), и не предназначены, и никогда и нигде не были предназначены к тому, чтобы стать основой государственности! Сам основатель религии говорил, что царство его не от мира сего. Все памятные союзы между царством и священством, начиная от цезаря Константина, заключались не с Христом кротким, но, по верному слову Достоевского, с князем мира сего... Вера, предписывающая уход от мирских страстей, непротивление злу насилием и душевный труд ради личного спасения, — такая вера не освятит энергичного и порой беспощадного к помехам, часто вдохновляемого властолюбием и тщеславием государственного строительства. Ко всему, положение “раба Божьего”, абсолютная покорность велениям высшей силы, явленным через книги и слова священников, не устроит современного человека, образованного, знающего, творчески активного. Стало быть, для возрождения и умножения мощи Руси-Евразии необходимо другое, не христианское организующее начало.

Многие видят его в патриотизме. Но, во-первых, ещё не сложился соборный, истинно евразийский вариант такового. Оплёванная анекдотчиками “новая историческая общность — советский народ”, тем не менее, была серьёзной первоосновой для патриотизма нового уровня. Потому-то её, эту общность, ещё только начинавшую крепнуть, и торпедировали столь безжалостно. Как в 1905 году царскому правительству понадобились еврейские погромы, как Гитлеру — противопоставление “высших” и “низших” рас, так нынешним хозяевам мира нужны распри между “великороссами” и “инородцами”... Разделяй и властвуй!

Затем, патриотическая идея не снимает социальных напряжений и — сама по себе — не способствует обретению Русским Миром справедливого, человечного уклада. Более того, миф о неких “общих интересах” и “естественной близости” всех соотечественников, включая миллиардеров и нищих, грабителей и ограбленных, — этот миф объективно вреден, поскольку дезориентирует людей, отвлекает их внимание от борьбы за свои подлинные интересы. Нынешняя Россия множит церковно-монархическую, староимперскую, даже допетровскую символику, не гнушается и использованием священных реалий Великой Отечественной войны, лишь бы создать иллюзию “всенародного братания” в лоне матушки-Руси. Но в отрыве от решения больных проблем страны никакие призывы любить Родину и сплотиться ради её блага успеха не возымеют. Грубо говоря, сколько соперничающих групп и классов, столько и родин...

Поскольку шансы на овладение умами русских у протестантской религии, а также у восточных и афроамериканских учений крайне малы, внерелигиозная же философия, кроме марксизма, руководящих и направляющих программ не выработала, — остаётся надеяться лишь на появление новой, более современной и универсальной, чем прежние, доктрины равенства и общественной справедливости. Вряд ли она сможет прижиться в рамках компартийной ортодоксии: несмотря на потерю власти, “большая старая партия” и её республиканские клоны не спешат расставаться ни с иллюзорной иерархией секретарей и завотделами, ни с мертвящими потоками “входящих и исходящих” бумаг, ни даже со словесными стереотипами золотой поры 1960-х... Впрочем, в последнее время явилась надежда и на омоложение, и на сущностное обновление компартий.

Вину не старому, но вечному — идее о равных правах всех рождённых на всё человеческое — нужны мехи новые, отвечающие требованиям эпохи. И это может быть лишь плодотворный мировоззренческий синтез: для твёрдых атеистов — аргументированная вера в прогресс научный и нравственный; для сторонников конфессиональных учений — убеждённость в том, что государственная идеология не отрицает их моделей праведной жизни и спасения души; наконец, для свободных трансценденталистов (признающих высшее разумное начало Вселенной) — понимание своей жизни, как сознательного сотрудничества с Абсолютом, творящим миры. В такой, воистину соборной доктрине нет места нетерпимости, жёсткому догматизму. Она не приемлет лишь идей, обосновывающих рознь и человеческое неравенство. Материалист почерпнёт в ней целеустремлённость, увидит надёжный курс, ведущий к успеху созидательных усилий; верующий обретёт чувство гармонии мира дольнего с горним, человеческого с божественным.

Главным же результатом синтеза будет единая для Русского Мира идеология креатизации*, превращения всей жизни в творчество. Она укрепит тот настрой священства, тот энтузиазм, которые помешают обществу вновь скатиться к губительному практицизму.

ІІ — ХІІ. 2006

Продолжение следует

Архів, сортувати за: Нові Відвідувані Коментовані