Актуальне в пресі

Почему в Соединённых Штатах нет социализма? (Фрагменты из книги Вернера Зомбарта подготовил И.Буслаев), www.rk.org.ua ("Рабочий класс", № 24-27 (319-322), 2006г.)

Соединённые Штаты Америки являются обетованной землёй, Ханааном, для капитализма. Ведь здесь впервые осуществились все условия, необходимые, для полного и ясного развития высших форм капитализма.

Страна: как нельзя более приспособлена к быстрому накоплению капитала, так как богата благородными металлами: Северная Америка поставляет треть всего имеющегося серебра и четверть золота; богата также плодородной почвой: равнина Миссисипи охватывает почти в пять раз большее пространство чернозёмной почвы, чем южнорусские и венгерские чернозёмные области вместе; богата, наконец, обильными залежами полезных минералов, которые добываются в них в три раза больше, чем изо всех европейских залежей. Поэтому она и способна, как никакая страна более, развитием и усовершенствованием неорганической техники вложить в руки капитализма то оружие, которым он завоёвывает мир. Соединённые Штаты производят теперь уже почти столько же чугуна, сколько все остальные страны вместе (23 млн. тонн в 1905 г. , а остальные страны вместе – 29, 5 млн. тонн). И для капиталистической эксплуатации страна приспособлена, как нельзя более; как бы нарочно создана равнина Миссисипи для “ рациональной” культуры почвы, для безграничного развития торговых сношений: пространство в 3, 8 млн. кв. км., без всяких “препятствий для торговли”, с излишком даже снабжённое некоторыми естественными путями для транспорта. На атлантическом берегу 55 удобных гаваней, тысячи лет ждущих капиталистической эксплуатации.

Действительно, если захотели бы конструировать идеальную страну для капиталистического развития из потребностей этой системы хозяйства, то по размерам и свойствам получилась бы именно только форма Соединённых Штатов.

Народ: как бы специально подготовлялись в продолжение

cтолетий люди, которые были предназначены в лице теперешних поколений проложить дорогу капитализму в первобытные леса. “Покончив с Европой”, они переправились в “Новый Свет”, с твёрдым намерением построить свою новую жизнь лишь из рациональных элементов: они оставили на старой родине весь балласт европейских нравов, всю излишнюю романтику и сентиментальность, все свойства феодально-ремесленного строя, всю “традиционность” и взяли с собой лишь нужное и полезное для развития капиталистического хозяйства: могучую работоспособность и мировоззрение, возводящее деятельность в капиталистическом духе в божественную заповедь…

В течение столетий рабочих было мало, и они были очень дороги. Это принудило предпринимателей подумать о наиболее рациональном способе использования рабочей силы, придать, таким образом, законченный вид их хозяйству и производству и постоянно заботиться о том, чтобы заместить рабочую силу при помощи машин. Так возникло стремление к величайшему техническому совершенству, подобного какому не могло быть в странах старой культуры. И когда были созданы высшие формы технической и экономической организации, необозримые толпы людей ринулись сюда и могли послужить материалом для капиталистических аппетитов, когда истощились другие источники средств к жизни…

Нигде погоня за наживой не выступила с такой ясностью, нигде стремление к прибыли, добыча денег ради денег не представилась более ясно исходным и конечным пунктом хозяйственной деятельности, как именно здесь: каждая минута в жизни наполнена этим стремлением, и лишь смерть кладёт конец этой ненасытной погоне за наживой. Некапиталистическое рантьерство решительно неизвестно в Соединённых Штатов. В связи с этим стремлением за прибылью стоит экономический рационализм такой чистоты, какого не знает ни одно европейское общество. И беспощадно идёт капиталистический интерес к своей цели, хотя бы даже путь его лежал через трупы. Показателем этого могут послужить нам цифры, сообщающие о числе несчастных случаев на железных дорогах Соединённых Штатов. “Evening-Post” вычислила, что число убитых на американских железных дорогах за промежуток времени с 1898-1900 гг. достигло 21847 человек, т. е. равняется числу погибших за это же время в войне с бурами англичан, включая сюда и тех, которые умерли от болезней в лазаретах. В 1903 г. на американских дорогах было убито 11006 человек, а в Австрии в том же году 172; таким образом в Америке на 100 км приходится 3,4, на миллион пассажиров – 19 несчастных случаев, а в Австрии на 100 км – 0,87, а на миллион пассажиров – 0,99. Без размышлений применяется та форма производства, та техника, которая обещает наивысшую прибыль. Тогда как мы видим нарушение общественных интересов в том, когда какое-нибудь угольное производство приостанавливает свою деятельность, управление американских трестов из года в год определяет в самом широком масштабе, какие предприятия будут работать, какие стоять. Так создаёт капитализм хозяйственную организацию прямо по своему плану: состояние индустрии, структура отдельных предприятий, размеры и формы производства, организация торговли и обмена, взаимоотношение между производством и сбытом товаров, - всё это построено на самых “рациональных” началах, всё это служит капиталистическим интересам.

Последствия не замедлили проявиться. По степени капиталистического накопления Соединённые Штаты уже теперь, несмотря на свою “юность”, далеко превосходят все другие страны. Указателем, по которому можно судить о высоте капиталистического прилива, является цифра банковских операций. В 1882 г. было 7302 банка, в 1904 г. их было 18844. Первые обладали капиталом в 712100000 долл., вторые – в 1473904674 долл., в 1882 г. депозиты в банках исчислялись в 2785407000 долл., в 1904 г. – в 10448545990 долл. Вся сумма капитала Соединённых Штатов (т. е. капитал, неприкосновенный капитал, депозиты и оборотный капитал) равнялась 13826000000 долл., в то время как соответственные цифры для всех других стран вместе давали лишь 19781000000 долл.

После этого нас не должны приводить в удивление те суммы капиталов, которые пошли на одну только промышленность в последние 20 лет.

Известно также, что Соединённые Штаты являются той страной, в которой программа “теории развития” Маркса осуществилась во всей полноте, и что концентрация капитала в ней достигла уже степени, при которой, как указывал Маркс в известной предпоследней главе “Капитала”, уже близки “сумерки богов” капиталистического мира. Новейшая статистика относительно числа и размеров трестов даёт следующую поразительную картину.

Существует 7 “больших” промышленных трестов, которые заключают в себе 1528 ранее самостоятельных предприятий. Концентрированный в них капитал равняется 2662,7 млн. долл. Самым крупным из этих 7 великанов является “U.S.Steel Corporation” (стальная) с капиталом в 1370 млн. долл., вторым по величине- “Consolidated Tobacco Co” (табачная) – с 502,9 млн. долл. За ними следует 298 “меньших” промышленных трестов, которые “контролируют” 3426 предприятий и располагают вместе капиталом в 4055 млн. долл. 13 трестов с 334 предприятиями и 528 млн. долл. находятся теперь в периоде образования, так что общее число промышленных трестов равняется 318 с 5288 предприятиями и 7246 млн. долл. капитала. К ним присоединяются 111 трестов (телефонных, телеграфных, газовых, электрических и трамвайных предприятий) с 1336 отдельными предприятиями и с капиталом в 3735 млн. долл. И 6 железнодорожных трестов, из которых ни одно не располагает менее чем миллиардом долларов. Общая сумма их капитала превосходит 9017 млн. долл., и они “контролируют” 790 учреждений. Наконец, следует упомянуть ещё о “независимых” железнодорожных обществах с капиталом в 380 млн. долл.

Если сосчитать вместе все эти исполинские предприятия, с которыми теперь связана большая часть хозяйственной жизни Америки, то получится колоссальная цифра 8664 “контролируемых” предприятий и 20379 млн. долл. номинального капитала (и всё это в руках нескольких предпринимателей!).

Эпоха, которую Маркс мог лишь предвидеть, когда он писал свой “Капитал”, настала теперь в Соединённых Штатах. Вместо феодальной аристократии здесь господствуют магнаты капитала. “Выдающиеся прядильщики”, “крупные колбасники” и “влиятельные чистильщики сапог” наравне с “железнодорожными королями” властвуют над народом.

Из 60 млрд. долл. всего частного имущества (в 1890 г.) 33 млрд., или 54,8 %, находилось в руках 125 тыс. семейств, что составляет лишь 1% всех семейств, в то время, как 61/4 млн. семейств не имели никакой собственности. Но в каком бы виде ни находилось распределение всего количества имущества, не подлежит никакому сомнению, что нигде на свете абсолютная противоположность между бедностью и богатством (отличительный признак общества, покоящегося на капиталистических основах) не бывает даже приблизительно так колоссальна, как в Соединённых Штатах.

Число лиц, живущих в нищете, т. е. не имеющих самого необходимого в пище, одежде и жилище, достигает в период обычного процветания в общем до 10 млн., из которых 4 млн. являются признанными нищими. В периоды промышленного подъёма (1903 г.) 14%, а в дурные периоды (1897 г.) 20% всего населения Нью-Йорка живёт в величайшей нужде; это количество только известных бедных. В Манхэттене (главной части Нью-Йорка)- в 1903 (“хорошем”) году- 60463 семейства, т. е. 14% всех семейств, были выселены из своих квартир. Каждый десятый покойник хоронится в Нью-Йорке на кладбище для бедных, как нищий.

Есть ещё один несомненный указатель высокой ступени капиталистического развития в Соединённых Штатах: это своеобразие духовной культуры.

Известно, что жизнь в капиталистической среде приучает переносить необходимую в сфере хозяйственных отношений оценку всех благ на деньги также и на нехозяйственные отношения, т. е. при оценке вещей и людей мерилом стоимости брать деньги. Понятно, что, если этот приём приобретёт право гражданства и будет применяться целым рядом поколений, то вследствие этого чувство чисто качественной ценности мало-помалу ослабнет. Утрачивается понимание прекрасного, артистически законченного, т. е. всего специфически художественного, что не поддаётся количественному определению, чего нельзя ни взвесить, ни измерить. От вещей, ценность которых определяют, требуют, чтобы они были или полезными и приятными (отсюда вкус к “комфорту”), или “дорогими”.

“Вы уже видели в доме мистера Х. Рембрандта за 50000 долл.?”,- нередко приходится слышать подобный вопрос. “Сегодня на рассвете яхта К. в 500000 долл. вошла в такую-то гавань” (газетное сообщение). Понятно, что и в оценке человека главную роль играет его имущество, его доход. Исчезает понимание личности и ценности индивидуального.

Американец преклоняется перед успехом и все его стремления будут направлены на то, чтобы вести жизнь соответственно своему идеалу. В каждом американце, начиная с мальчика-продавца газет, мы видим беспокойство, стремление наверх, туда, через других. Жизненным идеалом американца является, следовательно, не спокойная жизнь, не дивная гармония личности, а только лишь “движение вперёд”. Отсюда его торопливость, безудержное стремление, беспощадное состязание на всех поприщах. Начинается погоня за счастьем, своеобразная скачка с препятствиями, отличающаяся от обычных скачек лишь тем, что цель её не стоит на месте, а отодвигается перед состязающимися всё дальше и дальше. Безграничным должно быть всякое стремление за количеством, так как последнее само не знает никаких границ.

***

Теперь о политической машине. В современных государствах, по мере того, как общественная жизнь становится всё сложнее, а государственное устройство всё демократичнее, становится всё труднее выражать политические идеи иначе, как в рамках партийных организаций.

Всеобщей подачей голосов избираются не одни только члены законодательных учреждений, как в европейских государствах (за исключением Швейцарии), но также- самое главное- и почти все представители административной власти и суда. Главное должностное лицо каждого штата- губернатор- назначается выборами, и время его полномочий определяется 4 или 2 годами. Большая часть штатов выбирает также и помощника губернатора, следовательно, его заместителя. В двух третях штатов- во всех западных и южных штатах, в Нью-Йорке, Пенсильвании и Огайо- народом выбираются также и высшие судьи, и тоже на короткий срок. Что высшее лицо всего государства, а равно и его заместитель, определяются общественными выборами, это всем известно.

К этим государственным и местным выборам нужно прибавить ещё и выборы в парламенты “графств” и городов, а также выборы различных чиновников местного управления, в особенности главы города.

Таким образом, добросовестный гражданин может значительную часть своей жизни провести на выборах. 7- ежегодных; 21-26- один раз в каждые 2 года; 8-один раз в каждые 3 года; 2-один раз в каждые 4 года; 2-один раз в каждые 5 или 10 лет. В общем каждый гражданин должен участвовать в 22 выборах ежегодно. Это не значит, что он 22 раза, в различное время, должен идти к урнам ( ведь часто назначают на один и тот же день выборы различных должностных лиц), но он должен каждый год избрать 22 человека, подходящих, по его мнению, к данной должности.

Достаточно только указать на это требование, предъявляемое к обыкновенному гражданину, чтобы сделать ясным его неисполнимость. Если представить себе, что значительная часть выборов происходит на большом пространстве, и, следовательно (чтобы не царила путаница) должны вестись некоторые переговоры относительно выставления кандидатов; если представить себе, далее, что выставленные кандидаты должны быть подвергнуты голосованию, то становится ясным, что отдельный избиратель не может при этом быть предоставлен самому себе, что должны быть люди, которые сделали бы себе призванием исключительное занятие выборами, будь то поиск подходящих кандидатов, составление общих списков, агитация в пользу выставленных кандидатов и т. п.

На заре американской демократии, когда число избирателей и выборных лиц было ещё незначительно (приблизительно до 1824 года) всей массой избирателей руководили сами законодательные учреждения. Они образовали из своей среды комитеты, которые и выставляли кандидатов, предлагая народу выбирать их.

Когда же в начале третьего десятилетия 19 в. демократия усиливается, то переносится сверху вниз и эта функция (руководство избирательной массой). Сначала лишь некоторые демагоги во всё возрастающем Нью-Йорке с его пёстрым населением стараются овладеть избирательным механизмом и при помощи толпы зависимых креатур организуют бесславную гильдию профессиональных политиков, в руках которых с тех пор и находится “дело” политики в Соединённых Штатах, и господство которых возрастает по мере того, как избирательный механизм становится сложнее, а лучшая часть общества всё более уклоняется от активного участия в политике.

“Работа” профессиональных политиков- “политиканов”- действительно колоссальна. Избирательный механизм, в постепенно образовавшейся его форме, таков: в каком-нибудь избирательном округе, в случае нужды, деятелями по выборам устраиваются собрания избирателей. В этих последних (конечно, по указанию устроителей) выбираются делегаты, которые съезжаются затем на так называемый “Conventions”. Здесь выставляются кандидаты. Когда список составлен, нужно его провести и в день выборов тащить избирателей (здесь лишь в первый раз появляющихся на сцене) к избирательным урнам. Этих собраний делегатов должно происходить столько, насколько простирается сфера выборов данных должностей. Часто на одном собрании, например, выставляется сразу целый ряд кандидатов- губернаторов, помощников губернатора, государственного секретаря, казначея, государственного прокурора и т. д. Нередко, однако, границы выборов отдельных чиновников не совпадают, и тогда приходится созывать много отдельных делегатских собраний. Таким образом, при некоторых обстоятельствах случается, что цепь этих собраний очень длинна. И чтобы эта колоссальная “машина” до известной степени правильно функционировала, всё время должна быть в работе значительная группа прекрасно организованных профессиональных политиков. В каждом округе должен находиться штаб выдрессированных работников, руководимых действительными “дёргателями проволок”, которые, в свою очередь, содержаться в порядке главными режиссёрами.

Так же точно должны быть велики и денежные средства для правильного функционирования “машины”.

И сразу бросается в глаза, какие из этой ситуации должны создаться затруднения для образования и преуспеяния рабочей партии, “социал-демократии”, даже если бы это было в самом начале политической жизни. А теперь к этому присоединяется ещё то, что “политическая машина” находится уже много лет в руках давно организованных партий. И, следовательно, препятствия для образования новой партии удваиваются.

***

Разберём причины, которые объясняют монопольное положение двух господствующих партий, следовательно, причины их притягательной силы.

Прежде всего нужно сказать, что они располагают денежными средствами для поддержания работы грандиозного избирательного механизма.

Деньги, на которые работают партии в Америке, поступают из трёх различных источников.

1. Добровольные взносы богатых членов партии и поступления от общественных подписок. Только в Америке капитал, перед глазами которого непосредственные результаты политической жизни, более склонен поддерживать значительными суммами те партии, которые обещают ему наибольший успех. Внутренняя сущность партийных организаций в Соединённых Штатах имеет связь с тем обстоятельством, что то одна, то другая из обеих больших партий получает субсидию от одного и того же капитала. Крупные тресты везде поддерживают партийные предприятия, но “Standart Oil Company” или другое какое-нибудь большее общество будет давать свои деньги в Нью-Йорке демократической партии, а в Пенсильвании- республиканской, смотря по тому, какая партия господствует или в ближайшем времени имеет шансы господствовать в штате. Словом, партии в состоянии постоянно извлекать большие средства от богатых людей страны.
2. Обложение должностных лиц. Известный процент их содержания отчисляется в пользу “партийных целей”. (“Как вассал в эпоху феодализма, кроме уплачиваемого господину оброка, должен был отбывать у него и воинскую повинность, так же теперь и американский вассал должен своей партии помогать и деньгами, и личной работой. При этом, пожалуй, его обязанности даже тяжелее, чем вассала феодального, так как последний мог откупиться от воинской повинности, между тем, как при “машине” уплата денег совершенно ещё не освобождает от обязанности служить в армии партийных “работников”. Брайс.). В этом обложении в пользу своих партий принимают участие даже городовые, рассыльные и простые служащие городских учреждений.
3. Наконец, богатым источником средств является обложение кандидатов на отдельные должности. Существует обычай, что каждый, кто рассчитывает на место или желает быть выставленным в кандидаты, уплачивает своей партии “стоимость издержек”. Этот налог бывает очень значительным. Он равняется обыкновенно годовому (и более) содержанию оплачиваемой должности; в некоторых случаях он даже превышает всё жалованье, получаемое должностным лицом за время своей службы. (Демократический Союз в Нью-Йорке требовал за выборы в контролёры 25 тыс. долл., в сенаторы (штата) – 5 тыс. долл. Содержание же контролёра за 3 года равняется 10 тыс. долл., сенатора за 2 года- 1500 долл.!). Высота суммы, поступающей таким образом в партийную кассу, определяется различно. По одним данным в Нью-Йорке стоят: должность судьи- 15 тыс. долл., место в конгрессе- 4 тыс. долл. и т. д. “Выборная цель”, ради которой уплачиваются все эти деньги, прежде всего, есть покупка голосов. Партийные организации умеют, однако, сделать себя популярными в широких слоях беднейшего населения тем, что они поддерживают своими дарами в минуту нужды и горя: этому ссужают доллар, тому достают даровой билет на проезд по железной дороге; здесь дадут уголь в холодный день, там подарят курицу на святки; больным покупают лекарство, для покойников достают гроб за половину цены и т. д. И наряду с этими хлопотами идёт щедрое угощенье в кабаках, по “салонам”, где и вообще, пожалуй, совершается главная часть выборного дела. Здесь партийный агент обрабатывает также и всех тех, кого нужно заполучить иным путём, чем деньгами и прямой поддержкой. Каждого избирателя агент ухватывает за его слабую сторону: одному нужно полицейское разрешение на производство уличной торговли или открытие “салона”; другой нарушил закон о постройках или имеет какой-нибудь иной грех на своей совести: и всё это “машина” приводит в порядок, влияя в пользу своих клиентов на соответствующие инстанции, которые сами(как выборные чиновники!) находятся по большей части в её руках. Или к делу подходят с другой стороны: партия определяет наказание уклончивому избирателю и тем привлекает его обратно или устрашает, по крайней мере, прочих; она старается, чтобы он, - если он служащий в каком-нибудь учреждении штата или общины, - был уволен; чтобы, - если он предприниматель, - фабричная инспекция за ним следила построже и т. д.(От ред. Если вдруг в пылкой голове какого-нибудь современного “маленького українця” неожиданно возникли некие “помороченные” ассоциации в связи с вышеизложенным, то, в таком случае, мы сразу же поспешим, что называется, “пресечь на корню” такого рода поползновения. Внимание! Напоминаем, что здесь речь идёт о “делах давно минувших дней, преданьях старины глубокой”, да ещё и где-то там, за необозримым океаном.). Партии владеют средствами приносить счастье и несчастье, располагают необходимыми денежными суммами для поддержания хода избирательной машины, именно потому, что они занимают такое положение, что они владеют силой. Этот- для всякого постороннего такой роковой- круг выступает, однако, ещё гораздо яснее в других в других явлениях. Прежде всего в тех выгодах, какие доставляет своим приверженцам господствующая партия в качестве распределительницы должностных мест. Каждый, кто рассчитывает для себя или для своих друзей на подобное место, естественно имеет живейшее побуждение принадлежать к наисильнейшей партии, к партии, имеющей шансы одержать победу. Охотнику за местами нет расчёта быть членом партии, приносящей своим кандидатам десятую или двадцатую часть голосов и- быть может! – раз в десять или двадцать лет достигающей господства. И это рассуждение применимо не только к выборным чиновникам, но также и к большинству из тех, которые получают места путём назначения. Ведь последние также достаются приверженцам господствующей партии.

“Добыча победителю!”, а это значит, в общем, что должностные лица назначаются не по их личным качествам, а в зависимости от их партийной принадлежности. И, если принять в соображение, что этот принцип применяется как для высших, так и для низших должностей государства, штата, графства, и общины, к государственным секретарям и директорам, равно как и к служащим в конторах и полицейским чинам, то легко себе представить, какую колоссальную притягательную силу для массам имеют те партии, о которых только и можно серьёзно говорить при этом “разделе добычи”,- следовательно, именно обе “большие партии”.

Социалистическое движение страдает больше всего при господствующей системе. Рабочему легко быть социал-демократом, если он наверное знает, что ни в каком случае- даже в случае принадлежности к “правительственной” партии- ему не сделаться промышленным советником, комиссаром выставки или президентом конторы государственного страхования. И как смело (втайне) почтальон или городовой может придерживаться социал-демократических воззрений, если он знает, что шансы быть оставленным за это от должности невелики.

В Америке дорога даже к самым скромным должностям лежит через ярмо партийной принадлежности. И все рассчитывающие на “местечко” на государственной или городской службе должны раньше вступить в партию, и не в самый день выборов, а ещё заранее проявить себя деятельными работниками. Тогда “благонамеренный образ мыслей” подвергается самому строжайшему испытанию, и не многие выдерживают его. Это же практикуется в больших размерах и по отношению к вождям рабочих, передовым руководителям рабочего дела. Щедрая награда ожидает их, если они обещают быть верными господствующей партии: хорошо оплачиваемая должность фабричного инспектора и выше, вплоть до секретаря штата, смотря по значению опекаемого таким образом рабочего вождя. Известно, что таким путём за самые последние годы в Массачусетсе 13, а в Чикаго 30 рабочих руководителей получили государственные должности.

Вот и будь тут “социал-демократом” и требуй “низвержения существующего общественного строя”, когда у тебя непрерывно перед глазами “жирный кусок”! У кого хватит самоотвержения проповедовать вечером своим последователям бессмысленность господствующей политики, необходимость социалистического движения, когда только что после обеда ему была предложена от лица одной из “больших” партий кандидатура на доходную должность или обещан жирный “кусок добычи” при следующей победе на выборах! Но когда, таким образом, влиятельные вожди, всякий раз как они достигают силы и значения в среде своих товарищей, бывают потеряны для оппозиционного рабочего движения, то это является не только прямым выигрышем для больших партий, поскольку дело идёт о самой личности вождя и рабочих, подаривших этому вождю своё доверие, но, вместе с тем, и в гораздо большей степени, косвенным усилением их, так как потеря пойманного на приманку должности вождя причиняет чрезвычайный ущерб самостоятельной рабочей партии. Другими словами, большие партии каждый раз из-под носа образующихся социалистических организаций похищают их офицеров.

Но не одни личные мотивы притягивают население к старым партиям. В равной степени влияют на него и идеальные моменты.

В европейских государствах влияние народа на ход общественной жизни в лучшем случае возможно лишь при помощи долгих обходных путей образования парламентского большинства. Выбирают представителей в парламент и надеются получить в нём большинство, которое затем и возьмёт управление в свои руки: очевидно, очень долгий и далеко не всегда радикальный приём.

Пока совершается этот преобразовательный процесс, в парламенте произносятся красивые речи, излагающие принципы партий, и эти красивые речи приобретают тем большее значение, чем ничтожнее надежды на действительное влияние на государственную машину. При таких условиях всегда есть некоторый смысл выбрать нескольких представителей, которые, хотя и не принадлежат к “большинству”, но могли бы говорить в окно народу свои сочувственные тирады: утешение для нации, осуждённой на бессилие и бездействие. Поэтому и германский рейхстаг, решения которого совершенно не имеют значения для хода общественной жизни в Германии, является как раз самым подходящим учреждением для партий меньшинства с их ораторами. Всякий знает, что всё сказанное могло бы свободно остаться и несказанным, и от этого не изменилась бы ни одна значительная политическая мера. Но социал-демократический избиратель радуется, когда читает в своём листке эти боевые призывы, и говорит про себя с довольной иронической улыбкой: “Опять им здорово от него попало”. Такое отношение создаётся именно благодаря недостатку “политического смысла”, понимания действительного приобретения силы и влияния. Вежливее это называется “идеализмом”. И последний-то опять-таки, конечно, больше всего развит в стране “поэтов и мыслителей”.

В Соединённых Штатах как раз наоборот. Здесь чисто демократическое устройство учит массы добиваться всегда лишь действительных результатов. Так как народные выборы назначают не только представителей в парламент, но также судей и администрацию, то весь интерес с парламента переносится именно на выборы должностных лиц. Это объясняется той простой причиной, что при помощи последних гораздо скорее можно достигнуть определённого результата. Для американца гораздо важнее устранить нелюбимого губернатора или судью, чем послать хорошего оратора в Вашингтонский парламент. Американец может это сделать, хотя, ценой, которая многим покажется слишком высокой; именно он должен примкнуть к одной из больших партий. Ведь только с их помощью возможно успешное влияние на результаты выборов.

Поучительна история последних выборов в Штате Колорадо. Здесь за социалистических кандидатов было уже в 1902 г. подано очень значительное число голосов. В 1903 г. вспыхнули крупные стачки, которые (как это часто случается в Америке) привели к форменной гражданской войне. Бросались бомбы, сжигались здания, была созвана милиция, происходили сражения рабочих с войсками, виднейшие рабочие вожди были высланы декретом губернатора, все газеты были переполнены сообщениями о гражданской войне в Колорадо, раздражение среди рабочих достигло небывалой степени.

По нашим представлениям, нужно было бы сказать: число социал-демократических голосов в этом штате должно было бы колоссально увеличиться. А как было в действительности? Число поданных за социал-демократических кандидатов голосов в 1904 г. равнялось лишь половине поданных за два года перед тем! Объяснение этого, для нас непонятного, факта очень простое, если принять во внимание политические отношения в Соединённых Штатах: бывшие социал-демократические избиратели перешли в лагерь демократической партии, чтобы активно поддержать её в борьбе против ненавистного губернатора Пибоди (в котором с полным правом видели душу всего враждебного рабочим поведения властей во время стачек). И посмотрите, расчёт оправдался: республиканский губернатор не был избран вновь, а замещён демократическим. И если бы даже действительные отношения не изменились при управлении новым лицом, то всё же была удовлетворена потребность в мести и нанесён чувствительный удар ненавистному врагу. А это всегда действует хорошо и сильнее, чем стихотворение Людвига Тома.

Кроме этих рационально-практических соображений, ещё целый ряд неопределённых ощущений притягивает американца к большим партиям и крепко удерживает его там.

Для американца невыносимо быть членом партии, которая на каждых выборах получает лишь незначительное количество голосов, которая в ближайшее время не достигнет ощутимых результатов и судьба которой, вследствие этого, представляется несколько комичной в день выборов, когда экстаз цифрового успеха больших партий достигает высших ступеней, когда во всех газетах колоссальными буквами объявляется успех на выборах их кандидатов, когда на могучих транспарантах красуются сообщённые по телефону цифры поданных голосов. Представитель политики меньшинства должен со страдальческим видом спокойно стоять в стороне, а это совсем не по вкусу горячему темпераменту американца. Страсть к крупным величинам развили в американце слепое преклонение перед большинством; последнее, по его мнению, всегда стоит на правильном пути; иначе оно не было бы большинством. Как могут ошибаться массы народа? Это фатализм большинства.

К этому присоединяется ещё склонность американцев объединяться с себе подобными для совместных действий, - как бы некоторая стадность. Это стремление опять-таки служит на пользу больших партий, так как оно связано с сильным чувством верности и преданности раз избранному стаду. Последнее выражается в форменном партийном фанатизме, фантастической партийной лояльности. А чтобы вполне удовлетворить эту потребность в партийной принадлежности, нужно быть членом “большого” союза, которым можно было бы гордиться. Все эти душевные побуждения находятся в связи с тем фактом, что у американцев мало естественных общественных связей, и потому они со страстью одиноких людей примыкают к большим организациям старых партий.

Старые большие партии Америки с полным правом сравнивали с колоссальными трестами, обладающими огромными капиталами и безраздельно проникающими во все области жизни. Лишь только появляется конкурент, старые партии тотчас же напрягают все усилия, чтобы устранить его. В случае нужды, они даже соединяются на короткое время, чтобы сообща разбить опасного соперника.

На основании бесчисленных неудач всех “третьих” партий строят заключение об их характере вообще. При этом, конечно, в интересах больших партий распространять в народе воззрение, что все “третьи” партии “утопичны”, нежизнеспособны, “не соответствуют американскому характеру” и т. п. Большие партии черпают новые жизненные силы из жалкой гибели их конкурентов. И для успешного развития самостоятельной социалистической партии вытекают отсюда новые затруднения.

Но, разве все “третьи” партии гибли не вследствие их собственной слабости? Ведь они были нежизнеспособны, так как им не доставало ясного стремления к определённой цели, так как они не базировались на равно заинтересованных группах населения. А разве социалистическое движение не отличается от других общественных течений именно тем, что оно опирается на общие интересы? И не достигнет ли, в конце концов, своего, несмотря на силу старых организаций, партия, преследующая действительно великие цели, действительно служащая общим интересам широких масс?

Если бы, действительно, оказалось возможным объединить вокруг программы “Освобождение пролетариата” широкие слои рабочего населения, пробудить, следовательно, их классовое самосознание, то их победного шествия – думается - не задержать ни сложной машине выборов, ни давно установившейся монополии больших партий.

Итак, чтобы исчерпывающим образом изложить причины, задерживавшие до сих пор рост социализма в Соединённых Штатах, нужно направить исследование в более глубокие области. Они находятся в значительной своей части опять-таки в области политических отношений.

Верно то, что большие партии обладают “избирательной монополией”, потому что они “большие”, потому что овладели искусной “машиной”. Но сохранению этой монополии содействует также и их характер. Они ещё и сейчас являются партиями преобладающей части пролетариата в силу тех (внешних) оснований, о которых уже было сказано. Но, несмотря на все эти основания, они не были бы тем, что они есть, если бы они по самой своей природе не делали для рабочего, - и даже для сознательного рабочего, - вполне возможным вступление в них.

В программах обеих американских партий нет и следа какого бы то ни было основного различия во взглядах на важнейшие вопросы политики. Былые различия теперь скорее лишь историческое и теоретическое, чем действительно влияющее на практическую политику. В “платформах” – по большей части лишь пустые фразы: будут приложены все старания посвятить постоянное внимание вопросу и решить его таким образом, который более всего отвечал бы интересам общества и вполне соответствовал священным традициям государства; словом, сначала говорят вокруг да около, а потом, когда приходит дело до расплаты, стараются прилично улизнуть. В американских партиях не следует видеть группы людей, объединённых для защиты общих политических принципов. Причины, вызвавшие первоначально к жизни различные партии, утратили свою силу. И если бы партии действительно являлись лишь защитницами определённых политических принципов, то прямым следствием из такого положения должно было быть их распадение. Но они не распались, однако, отчасти вследствие своей собственной устойчивости, отчасти ввиду новой цели, которую могут преследовать в демократическом обществе политические организации, именно: ввиду охоты за должностями (должна была бы существовать лишь одна партия – охотников за должностями; двойную же её форму обусловил исторический “случай”). В эпоху Гражданской войны отношение к вопросу о рабстве представило случай сразиться за “принципы”. Но очень скоро исчезло и это основание для партийных разногласий.

Если обе большие партии мало отличаются друг от друга политическими принципами, то также мало они носят и классовую окраску. Даже если сделать попытку всё движение, приведшее к освобождению рабов и гражданской войне, объяснить исключительно классовыми интересами и применить к нему вывезенные из старой Европы формулы борьбы капитализма с феодализмом, причём республиканцы являются представителями класса капиталистов, - то, ведь, теперь и эта противоположность совершенно утратилась. Ведь именно “негритянский вопрос” сгладил классовый характер обеих партий и содействовал тому, что партийная группировка определяется теперь больше по географической территории, чем принадлежностью к тому или другому классу.

Так как именно негры – “по старой приверженности к своим освободителям” – голосуют почти все за республиканцев, то само собой понятно, что все элементы населения южных штатов, принадлежащие к “хорошему обществу”, - будь то белые фермеры, крестьяне или помещики, промышленные или торговые предприниматели, мелкие буржуа и т. д., - все они голосуют за демократов. Другими словами, “господствующий класс”, который в северных и средних штатах, быть может, склоняется больше к республиканской партии, в южных штатах принадлежит к партии демократической.

Наряду с этими географическими различиями крупную роль в группировке партий играют также и национальные различия эмигрантов. Ирландцы почти все целиком демократы. Немцы же, напротив, сочувствуют преимущественно республиканцам.

В традиционных партиях привыкли видеть не классовые организации, не защитниц специфически классовых интересов, а скорее совершенно индифферентные союзы для достижения целей, не чуждых и представителям пролетариата.

Важно то, что корни этих организаций находятся в народной массе. Их “деятели”, большая часть их “работников” выходят из самых низших слоёв народа и часто достигают высших ступеней партийных лестниц. Система, применяемая в церкви, оказывается и здесь действительной: основанная на чисто демократическом базисе, иерархия партийной организации обеспечивает последней доверие народа. Когда какой-нибудь простак кутит в трактире с “worker,ом”, то он знает, что имеет дело со своим человеком, и что “босс” вышел из его рядов. А именно доверие является существеннейшим фактором для партийной организации. Оно несравненно важнее, чем самая лучшая программа.

К числу причин, которые до сих пор задерживали развитие сильной социалистической рабочей партии можно отнести и то обстоятельство, что рабочие верят в возможность достижения всех нужных выгод удачным использованием старой политики соревнования двух партий (обе партии должны стараться всевозможными увёртками - главным образом, конечно, уступками имеющему такой вес рабочему классу – заслужить или сохранить благоволение этого класса избирателей).

Но почему так слабо развиты сами социалистические воззрения в Соединённых Штатах, почему в широких слоях американского рабочего класса царит дружелюбный к государству и обществу образ мыслей? Ведь мы не можем всё-таки так низко оценивать американских рабочих, чтобы все их проявления радостного оптимизма объяснять исключительно надеждами на получение выгодного местечка на государственной службе. Здесь мы также должны доискиваться более глубоких причин нерасположения американского рабочего к социалистическим стремлениям.

Многими отмечалась та особенность американского гражданина, что в устройстве своей страны он видит как бы род божественного откровения, и потому питает к нему благоговейное почтение. К Конституции он относится, как к чему-то священному, чего не должна касаться критика смертных (“конституционный фетишизм”). Это воззрение у американского рабочего воспитывается со школьной скамьи всей общественной жизнью.

Вся конституция покоится на базисе народного суверенитета. Постоянно повторяется призыв к “священным правам народа”; “Мы, свободный народ Америки”… - с детства звучат эти слова в ушах американца. Последний и беднейший пролетарий участвует в этом суверенитете: он есть народ, а народ есть государство (формула!).

Следствием этого является у каждого отдельного лица чувство безграничной силы; пусть эта сила лишь воображаемая: в сознании данного субъекта она несомненная реальность. “Гражданин полагает, что он король в государстве, и что он, если только захочет, может привести всё в порядок”. Эта вера часто находится в поразительном противоречии с действительно достигнутым или даже с желаемым результатом. Гражданин, по большей части, и пальцем не пошевельнёт для устранения недостатков общественной жизни, но он твёрдо убеждён, что ему достаточно лишь захотеть, чтобы они прекратились, - и они прекратятся.

Ещё одна своеобразная черта политической жизни в Соединённых Штатах – так называемое-“общественное мнение”. В сущности, оно является истинной правящей силой, от которой зависят как суд, так и исполнительная власть и законодательные учреждения. Все выборные представители народа находятся под постоянным контролем широких масс, воля которых (пока она ещё не выразилась в голосовании) находит своё выражение именно в этом таинственном “общественном мнении”. Значение “общественного мнения” ещё увеличивается, конечно, короткими избирательными периодами. А это господство “общественного мнения”, в свою очередь, безгранично усиливает сознание силы каждой отдельной личности.

В “общественном мнении” совершенно исчезает то соотношение сил отдельных общественных групп, которое так ясно выступает в парламенте или в классовой принадлежности отдельных должностных лиц. Здесь маленький человек может воображать, - так как он сам участвует в “общественном мнении”, что при посредстве последнего он вопреки всей внешней видимости, именно тот и есть, кто в конечном счёте определяет судьбу страны.

К этому присоединяется ещё и то, что “общественное мнение” в Америке – по крайней мере, до последнего времени – было всегда благоприятно настроено к специфическим рабочим интересам. Благодаря этому, у рабочего растёт уверенность, что и он значит что-то в государстве. Не должна ли сохраниться у него при этом привязанность к этой государственной организации?

Но, разумеется, не всё ещё достигнуто одним этим формальным равноправием в государстве. “Голос свободы ничего не говорит сердцу того, кто умирает с голоду”, как писали в эпоху французской революции. Никогда нельзя будет найти причин отсутствия враждебного государству и обществу народного движения в одном лишь своеобразном характере политического положения масс. Их можно найти в экономическом положении.

***

Экономическое положение рабочего

Рационально исследовать экономическое положение какого-нибудь лица или какого-нибудь семейства, это значит установить, каким количеством благ располагает в течение известного периода данное хозяйство; далее, сравнить это количество с материальными потребностями жизни, т. е. определить, насколько хватает данной массы продуктов для удовлетворения необходимых потребностей достойного человека существования, насколько хватает их для удовлетворения культурных и иных потребностей. Исследовать образ жизни массы, отдельные члены которой имеют дифференцированный доход, это значит, прежде всего, разбить эту массу на группы. Надо установить, какие части этой массы соответствуют известным культурным ступеням; какая часть живёт бедно, недостаточно, достаточно, зажиточно, богато; в особенности также узнать, как живёт “большая часть” всей массы населения, т. е. та половина, которая лежит между верхней и нижней четвертями. Сравнить образ жизни двух масс- двух наций, двух социальных классов внутри одной и той же или разных наций- следовательно, значило бы: исследовать, как эти две различные массы разбиваются на группы.

Каждый, кто хоть несколько знаком с источниками, знает, что выполнение такой программы по отношению к целой стране, или даже к одному лишь социальному классу внутри какой-нибудь страны, сопряжено с величайшими затруднениями. Для этого нужна была бы полная опись действительной организации всех хозяйств страны или данного слоя населения, а таковой, понятно не имеется. Лучшей заменой такой описи является составление отдельных хозяйственных бюджетов, что в более или менее удовлетворительном виде имеется у каждой нации и естественно начать с них исследование. Но скоро становится ясным, что этот путь не ведёт к цели. Каждый бюджет, а также и всякое собрание массы бюджетов обладает следующим недостатком: они не дают никакого представления о степени их применения, т. е. ничего не говорят о том, для какого процента всей массы населения (а за таковую мы, соответственно нашим целям, рассматриваем теперь пролетариат) данный бюджет типичен; эти бюджеты, прежде всего несравнимы, так как из них нельзя узнать, соответствуют ли они одинаковой степени доходности в двух сравниваемых массах. Таким образом нам приходится прибегнуть к обходному пути, который, быть может, скорее приведёт нас к желанной цели: мы рассмотрим денежный доход, а в данном случае, следовательно, заработную плату.

Правда, и здесь немало затруднений: ни в одной стране, даже в Соединённых Штатах, нет обширной и достоверной статистики заработной платы. Но этой беде можно помочь. Существующего статистического материала достаточно, чтобы при его помощи составить себе приблизительную картину о размерах денежного дохода рабочего класса. А если хоть несколько известны размеры денежного дохода, то снова представляются два пути для исследования хозяйственного обихода; во-первых, опять обходной путь: установление цен на отдельные предметы потребления; во-вторых, прямой путь: употребление домашнего бюджета.

(Далее приводится обильный и скурпулёзный статистический материал по денежному доходу рабочего в Америке и Европе, который мы, к сожалению, в виду ограниченных возможностей газетной полосы полностью привести не сможем. Ограничимся лишь отдельными цифрами, чтобы иметь общее представление).

Средний годовой доход всех промышленных рабочих в 1900 г. (без южных штатов) равнялся: для мужчин – 513,96 долл.; для женщин – 288,88 долл.; для детей – 167,64 долл.; в общем – 457,26 долл. (в южных штатах соответственно: 334,96 долл.; 183,91 долл.; 107,20 долл.; 300,81 долл.).

В Иллинойсе (США) приблизительно столько же мужчин (63,77%) зарабатывали в неделю 38-84 марки (9-20 долл.), сколько в окрестностях Карлсруэ (Германия) (67,1%) зарабатывали от 15 до 27 марок. Четыре пятых (81,26, 79,2 и 82,5%) всех мужчин, следовательно, подавляющее большинство, в Массачусетсе зарабатывали от 30 до 84 марок (7-20 долл.), а в Штутгарте и Ганау только от 15 до 27 марок. Более 20 марок (5 долл.) зарабатывали в немецких областях лишь весьма немногие женщины (более 14 марок 0,8 и !,5%), в американских же 80,04 и 66,57%. Четыре пятых женщин получают в Германии плату от 6 до 12 марок, в Массачусетсе – от 20 до 50 марок.

С достаточным правом можно утверждать: денежная заработная плата в Соединённых Штатах В 2-3 раза выше, чем в Германии. Можно и так формулировать наш вывод: американские платы (за исключением южных) на 100% выше, чем платы в самых лучших по условиям оплаты областях Германии (запад), и на 150-200% - чем в областях Германии с низкими платами (восток, часть юга).

Теперь задача: определить, какое количество продуктов может приобрести на столь высокую денежную плату рабочий, и является ли также и в этом отношении разница между американским и немецким рабочим такою же значительною, как и в денежных заработных платах. Это, следовательно, вопрос о реальной заработной плате, и на него мы прежде всего постараемся ответить, исследовав общее состояние цен.

Своеобразие строения цен в Америке, нередко повергает в удивление человека несведущего. Как и вся вообще экономическая жизнь, строение цен в Соединённых Штатах определяется преимущественно двумя факторами: всё ещё колониальным характером страны и высоким развитием капитализма, выражающемся прежде всего в высоком развитии техники производства и торгового оборота.

Колониальному характеру страны обязана прежде всего высокая стоимость рабочей силы. Ему же, следовательно, нужно приписать и то, что там дороги все те товары и предложения, в которых заключается много живого труда: прежде всего, конечно, всякие личные услуги (плата прислуге!); затем все те предложения, что покоятся, главным образом, на личных услугах (извозчики, театр, также элегантные рестораны, первоклассные гостиницы с большим служебным персоналом) ; далее, все товары, при производстве которых применялся квалифицированный труд (следовательно, все искусного изделия предметы роскоши); все товары, при сбыте которых требуется много живой работы (предлагаемые в небольшом количестве, как, например, молоко, плоды и т. п.).

Колониальному характеру страны соответствуют, с другой стороны, низкие цены на землю, следовательно, также на все товары, цена которых в значительной степени зависит от земельной ренты, т. е. все земельные продукты, и при этом смотря по тому, сколько для их производства и сбыта требовалось людского труда, работы. Цена земельных продуктов низка ещё и вследствие относительно высокой производительности обрабатываемой земли. Дешевизна земли выражается также (хотя и в значительно меньшей степени) в низкой ренте городской земли (если дело не осложняется исключительными условиями, как например, в островном Нью-Йорке): отсюда, следовательно, низкая стоимость жилища, поскольку опять-таки в цену его не входит дорогая рабочая сила, как, например, во всех элегантных, изящных зданиях.

Высокое же развитие техники влияет в том направлении, что делает дешёвыми все массовые продукты индустрии, в особенности, когда и сбыт их также организован в крупное предприятие.

Из всего этого выступает с ясностью следующее: “жизнь” в Америке тем дороже, чем больше потребляются личные услуги, чем выше требования на предметы роскоши, следовательно (конечно, относительно!), тем дороже, чем выше стоит хозяйство на лестнице дохода.

Теперь о потребностях, важнейшая из которых - жильё.

Прежде всего следует указать на то, что самый способ удовлетворения потребности в жилище американского рабочего существенно отличается от континентально-европейского, именно немецкого, в больших городах и промышленных округах. В то время, как немецкий рабочий в этих местах, по общему правилу, живёт в рабочих казармах, его американский товарищ помещается обыкновенно в небольших домиках для одного или двух семейств. Эта система изолированности, без сомнения, имеет большое значение для воспитания народного характера, и не будет голословным утверждение, что медленное развитие коллективистических стремлений в Америке (и Англии!) стоит в связи с этой, если можно так выразиться, ячеечной системой удовлетворения жилищной потребности.

Если американский рабочий за свою квартиру платит гораздо больше, часто в два-три раза, чем немецкий, зато и квартира эта соответственно больше и комфортабельнее немецкой. (Часто рабочий бывает и собственником своего дома. Но теперь это всё-таки уже исключение. Из привилегированных рабочих, бюджеты которых были исследованы официальной рабочей статистикой, 18,97% были собственниками обитаемых ими домов. Из всех американских семейств, не считая фермеров, в собственных домах (в 1900 г.) жили 36,3%.). Если же сосчитать, что стоит приблизительно одинаковое помещение, - скажем, одна комната, - то выйдет, что в Америке цена в среднем скорее ниже, чем у нас.

Балтимор (508 957 жителей) Общее правило: дом для одного семейства с 4-6 комнатами. Плата 7-8 долл. в месяц, следовательно, 332-408 марок в год, т. е. одна комната стоит в среднем 75,6 марок в год.

Денвер (133 859 жителей). Население живёт в одноэтажных домах в 3-6 комнат, стоимостью в 4-12 долл. в месяц. При средней цифре в 4 комнаты каждая обойдется в 50-150 марок в год.

Нашвилл (80 865 жителей). Общее правило: дом для одного семейства. Ежемесячная плата от 2 до 6 долл. Принимая за среднее квартиру в 3 комнаты, получаем за одну комнату 35-100 марок в год.

Нью-Йорк. Встречаются всевозможные формы жилищ, но всё больший перевес получает большая рабочая казарма. Надо принять в соображение, какие затруднения представляются при расселении такой огромной массы (около 5 млн.!) на ограниченной территории. Следовало бы ожидать здесь чрезвычайно высоких квартирных цен. Но на самом деле они не так ужасны: квартира в 4 комнаты в густонаселённых районах города стоит 12-18 долл. в месяц.

Приблизительно одинаковая квартира в городах стоит американскому рабочему, считая на деньги, во всяком случае, не больше, чем немецкому, а по большей части даже меньше.

И мебель стоит там дешевле, чем в Германии. Для сравнения: в Соединенных Штатах железная кровать стоит от 2,48 долл. до 4 долл.; кухонный стол – от 1,1 до 1,5 долл.; стул – от 0,65 до 0,98 долл.; “гарнитур” (5 шт.) (мягкая мебель) – от 17,5 до 40 долл.

В Германии (при сравнении с марками доллар нужно умножить на 4,2): железная кровать стоит 7,5 марок; кухонный стол – 6,5 марок; стул – 5 марок; “гарнитур” (5 шт.) – 300 марок.

Касательно пищи. Американец питается преимущественно мясом, овощами, мучными продуктами, мягким пшеничным хлебом, немец же – картофелем, колбасой, грубым (ржаным) хлебом. При крупных расходах на мясо и незначительном количестве употребляемого им картофеля, американцу не важно, стоят ли цены на картофель немного выше или ниже: его гораздо больше интересуют цены на мясо. Для немца же наоборот.

В Америке (для большей части продуктов питания) особенно значительна разница между предметами худшего и лучшего качества, и соответственно этому – между низшими и высшими ценами, например, как раз на мясо, что разумеется, служит на пользу менее состоятельных классов населения. Некоторые цифры: 1 кг свежего мяса стоит 135 пфеннигов (в Германии от 127 до 163); свинина – 115 пфеннигов (в Германии от 133 до 200); картофель (1 кг) – 10 пфеннигов (в Германии от 4 до 5).

В подтверждение того, что стоимость пропитания для рабочего в Соединенных Штатах не отличается существенно от таковой в Германии, может служить прейскурант дешевых ресторанов, посещаемых рабочими. В так называемых Nashhouses встречаются карты, цены которых не выше цен в немецких народных столовых. Это рестораны в 10 центов. В них можно получить порцию мяса с картофелем, хлебом, маслом, а также кофе, чай или молоко, свиную, телячью или баранью котлету, сосиски с приправой, три яйца и т. д. за 10 центов, т. е. 42 пфеннига. Совсем уже приличны рестораны в 15 центов, в которых обедают хорошо зарабатывающие несемейные рабочие.

Итак, американский рабочий получает в два или три раза большую заработную плату, а необходимые жизненные продукты не обходятся ему значительно дороже. В общем, он не знает гнетущей квартирной нужды, его не влечет из дому, - ведь, его дом не похож на “комнату” рабочих в больших городах континентальной Европы, - в трактир; он в полной мере может предаваться ощущениям тонкого эгоизма, развиваемого домашней уютностью. Он хорошо питается и не знает неприятностей, естественно возникающих от продолжительного смешения картофеля с алкоголем. Он одевается как джентльмен, а работницы – как леди, и по его внешности вы не отличите его от представителей господствующего класса. Что же тут удивительного, если при таких условиях недовольство “существующим общественным строем” лишь с трудом возникает в сердце рабочего. Тем более это так, если этот вполне сносный, даже приятный образ жизни гарантируется ему и в будущем. А в этом он до сих пор мог быть вполне уверен. Ведь, мы не должны никогда забывать, каким постоянным темпом шел “экономический подъём” в Соединённых Штатах, за исключением коротких перерывов за время двух последних поколений, в которых собственно и мог лишь возникнуть социализм – шёл не вопреки капитализму, а благодаря ему. Поскольку материальное положение рабочего всё улучшалось, поскольку растущее благосостояние его образа жизни подвергало его соблазну полного растворения в материальных интересах, поскольку он приучался любить ту систему хозяйства, которая устраивала ему его судьбу, постольку он должен был приспособлять свой дух к своеобразному механизму капитализма, он должен был, наконец, сам подпасть под почти непреодолимое очарование, которое оказывает в это удивительное время на каждого быстрота оборота и увеличивающееся значение измеримой величины. А влияние патриотизма – гордого сознания, что Соединённые Штаты по пути (капиталистического) “прогресса” опередили все другие страны – ещё укрепляло его деловой образ мыслей и делало из него того воздержанного, расчётливого, безыдейного дельца, каким мы привыкли его знать. Перед ростбифом и яблочным пирогом пасуют все социалистические утопии.

Но! Ни в одной стране на свете – с объективной точки зрения – рабочий не эксплуатируется так капитализмом, как в Соединённых Штатах; ни в одной стране на свете рабочий не калечится так жестоко колёсами капитализма, не убивается так скоро, как там. Но не об этом приходится говорить, когда вопрос идёт о настроении пролетариата. Ведь для последнего важно лишь то, что доставляет радость и огорчение отдельной личности, что ценит она и к чему относится враждебно. И блестящим дипломатическим приёмом можно считать то, что американский предприниматель (так же, как и политик в своей области) сумел, несмотря на всю фактическую эксплуатацию рабочего, сохранить у последнего хорошее настроение, так что последний и совсем не доходит до сознания своего действительного положения. Ещё теперь даже английские рабочие удивляются тому почтительному тону, с каким в Соединённых Штатах хозяин и мастер обращаются к рабочему; удивляются развязности американского рабочего даже на месте работы, где он “освобождён от оскорбительного надзора”. Характерно в американском фабриканте, что он нисколько не заботясь, хотя бы о самых простейших, предохранениях от опасности работы за машиной, не заботясь нисколько об объективно хорошем устройстве мастерских (часто бывающих переполненными и т.п.), в то же время самым охотным образом делает всё, что может доставить рабочему субъективное ощущение приятности; другими словами, он заботится охотно об их комфорте: о ваннах, душах, шкафах с замками и т. д. Всё это, конечно, мелочи, но, как известно, маленькие подарки поддерживают дружбу.

Американский предприниматель превосходно сумел заинтересовать рабочего в успехе своего предприятия, отождествить до известной степени его интересы с интересами капитала, и не столько участием рабочих в прибыли (хотя и это во всевозможных формах практикуется в Соединённых Штатах), сколько целой системой мелких мероприятий, одно другое дополняющих и, в общем, приводящих к удивительным результатам. Благодаря этим мероприятиям, рабочий постоянно находится в лихорадке работы и заработка, а благодаря возможности получить очень высокий доход – он сохраняет постоянно хорошее настроение.

Широко распространённым приёмом американского предпринимателя является то, что он старается непосредственно заинтересовать рабочего в техническом прогрессе. Этого он достигает тем, что охотно идёт навстречу улучшению машин и т. п., и, когда оно введено и функционирует, он прямо или косвенно даёт возможность рабочему пользоваться его выгодами. Таким образом, предприятие, в котором участвует рабочий, является в глазах последнего как бы его предприятием, в успехах и неудачах которого он живейшим образом заинтересован. Этот обычай принимать от рабочих советы и жалобы встречается во всех отраслях американской промышленности.

Наконец, капитал старается ещё тем заманить рабочего, что предоставляет ему участие в своих прибылях. Это достигается путём выгодного предложения акций. Таким образом, капиталисты одним выстрелом убивают двух зайцев: во-первых, они вовлекают рабочего в интересы своего дела, будят в нём низменные инстинкты погони за прибылью, спекулятивной лихорадки, и тем привязывают его к дорогой им системе производства, а. во-вторых, они сбывают таким путём низко стоящие акции, предупреждают этим грозящее падение курса и, может быть, оказывают даже в известный момент выгодное для себя влияние на биржу. Делаясь участниками большого предприятия, множество мелких держателей акций привыкают всё больше и больше смотреть на экономические вопросы глазами предпринимателя. Поводы для коллизий исчезают, когда разногласия тонут в чувстве общности владения. Рабочий проникается капиталистическим чувством.

Однако, ведь и американский капитализм также накладывает на человека цепи, и американский капитализм также не может отрицать тех рабских условий, в которых он держит рабочего; и у американского капитализма были периоды застоя со всеми гибельными последствиями для рабочего: безработицей, понижением заработной платы и пр. Тогда, конечно, оппозиционное настроение должно было бы проявиться, по крайней мере, у лучших людей, если бы как раз наиболее сильные, наиболее предприимчивые, наиболее дальнозоркие не имели возможности уйти из цепей капиталистического хозяйства, или, по крайней мере, из узкого круга заработной платы.

Здесь я затрагиваю ту своеобразную черту американского народного хозяйства, которая имела наибольшее значение для развития пролетарской психики. В болтовне Карнеджи и его поклонников, думающих убаюкать народ своими сказками о том, как они, или кто-либо другой, начав свою карьеру газетчиками, сделались затем миллиардерами, есть всё же доля истины: шансы выйти из своего класса, без сомнения, в Америке для рабочего, действительно, были гораздо больше, чем в старой Европе. Новизна общества, его демократическое устройство, незначительное расстояние между классами предпринимателей и рабочих, колониальная свежесть многих пришельцев, англосаксонская энергия и многое другое – влияли в том направлении, что нередко простой рабочий поднимался по лестнице капиталистической иерархии до верхних – или почти верхних – её ступеней. Многие, кроме того, пользовались гораздо более (в сравнении с европейскими условиями) широкой возможностью сбережений, переходили на самостоятельный образ жизни в качестве мелких буржуа (торговцев, трактирщиков и т. п.).

Но большую часть недовольных рабочих манила другая цель, к которой за время истёкшего столетия, действительно, стремились и достигали её сотни тысяч и миллионы людей, и которая приносила им освобождение от гнёта капитализма, освобождение – в полном смысле слова: свободное житьё на незаселённом Западе. И в этом-то обстоятельстве, что фактически сколько угодно здоровых людей без всякого, или почти без всякого, состояния, поселяясь на свободной земле, могли превратиться в независимых земледельцев, я и усматриваю лучшее объяснение своеобразного мирного настроения американского рабочего.

В Соединённых Штатах переселения достигают гораздо более крупных размеров, чем в какой бы то ни было другой стране, и носят совершенно иной характер, чем в европейских государствах. У нас движение направляется преимущественно из земледельческих областей в города и промышленные округа, а в Соединённых Штатах, хотя происходит и такого рода движение, в особенности на Востоке, и даже усиливается из года в год, но наряду с ним замечается значительно более сильное движение в противоположном направлении: из более густо заселённых, более промышленных областей в местности безлюдные, со свободными землями. Нужно помнить, что само сознание возможности когда угодно сделаться свободным земледельцем должно сообщать американскому рабочему чувство уверенности и спокойствия, столь чуждое европейскому рабочему. Всякий гнёт переносится легче, когда есть, по крайней мере, надежда на то, что в крайнем случае можно его сбросить. Возможность выбора между капитализмом и некапитализмом превращает всякую, лишь зародившуюся, неприязнь к этой системе хозяйства из активной в пассивную и вышибает почву из-под ног всякой антикапиталистической агитации.

Архів, сортувати за: Нові Відвідувані Коментовані