Актуальні матеріали для агітаторів та пропагандистів

Алексей ПОПОВ: Трагедия истории, а не политическая карта (Еженедельник www.2000.net.ua, 24.11.2006г.)

Источник: www.2000.net.ua

Кажется, чем дальше отодвигается дата голода 33-го, тем больше говорят о нем политики. Но хотя украинская власть и признала голодомор геноцидом украинского народа, согласно опросам Киевского международного института социологии лишь 44% опрошенных представителей этого народа считают его таковым. Но почти 69% все же полагают, что трагедия голода была спровоцирована действиями власти, а 58% прямо находят ее виновной в организации голодомора. При этом наибольший процент приверженцев такого мнения — среди жителей Западной Украины, той трагедией не затронутой.

Очевидно, такой разнобой оценок голодомора во многом вызван разным пониманием того, что является геноцидом. Но прежде чем перейти к определению этого термина, надо сказать о реальном числе жертв 1933-го как в Украине, так и в СССР в целом.

Счет 1933-го. Жертвы украинские и всесоюзные

Трудно не согласиться с методом подсчета смертей от голодомора в Украине, который был обоснован известным историком Станиславом Кульчицким еще 15 лет назад, но приобрел наибольшую известность (и не только в нашей стране) после его публикации в «Зеркале недели» в 2002м. Суть метода в следующем. Известно, что, по данным переписей населения, число жителей УССР за период с декабря 1926 по январь 1937 г. сократилось на 538 тыс. человек, хотя данные загсовской статистики показали за это же время прирост населения в 2566 тыс. человек.

При этом за этот же период из Украины выехало на 1343 тыс. человек больше, чем в нее переселилось. Таким образом, количество неучтенных смертей, которые историк считает следствием голодомора, составит 1761 тыс. человек. Однако и по официальным данным смертность в 1933-м увеличилась на 1326 тыс. по сравнению со средней смертностью в неголодные годы (1927—1931), в 1932-м она также была больше — на 144 тыс. Кроме того, автор считает, что в 1933-м недоучет детской смертности составил 150 тыс. человек. Поскольку официально рождаемость сократилась на 332 тыс. (или более чем на 40%), такое допущение вполне обоснованно. Таким образом, мы выходим на цифру в 3381 тыс. жертв.

А как обстояло дело в иных регионах СССР? Эта статистика известна из литературы, в частности из основанной на данных российских архивов книги западных историков Дэвиса и Уиткрофта «Голодные годы», которая посвящена сельскому хозяйству страны в 1926—1933 гг. Однако здесь данные приведены лишь по материалам ЗАГСов.

Из них следует, что в 1932-м далеко не во всех зерновых регионах смертность выросла по сравнению с предшествующим годом (хотя как раз рост наблюдался именно в традиционно более хлебных регионах), тогда как в 1933-м она заметно возросла как во всех зерновых, так и во многих незерновых областях. Так, на Северном Кавказе официальный прирост составил 2,3 раза, или 236 тыс. человек, в Крыму — 39%, или 5 тыс., в Центральном Черноземье — 1,8 раза, или 157 тыс., в Нижнем Поволжье — 2,3 раза, или 143 тыс., в Среднем Поволжье — 1,6 раза, или 92 тыс., в Татарии — 50%, или 20 тыс., в Башкирии —- 80%, или 35 тыс. человек.

В целом в остальных зернопроизводящих регионах, кроме Украины, официальная смертность по сравнению с 1932-м увеличилась в 1,9 раза, или на 688 тыс. человек. Тогда как в Украине в 2,9 раза (а по сравнению с 1931-м — в 3,6 раза). В то же время реально смертность в Украине была в 3раза больше официально учтенного уровня. Но допустимо предполагать, что в зерновых областях России также было превышение реальной смертности над учтенной минимум в 1,5 раза, и тогда получается, что смертность там превысила миллион. Во всяком случае Кульчицкий согласен с мнением, что от голода в Поволжье тогда умерло 366 тыс. человек.

Однако в 1933-м смертность, по официальной статистике, была заметно больше, чем в 1932-м, и в Белоруссии (на 29%), и в Центральном индустриальном регионе, включающем Москву и Нижний Новгород (на 25%), и на Урале (на 22%), и на Дальнем Востоке (на 33%). Не было зафиксировано увеличения смертности лишь в Закавказье, Средней Азии и в Сибири. Всего в урбанизированной части РФ, за исключением Сибири, смертность увеличилась на 214 тыс. человек, а в Белоруссии — на 19 тыс.

Что из этих цифр следует? Очевидно, что трудности, причиной которых был как неурожай, так и неадекватная политика власти, вызвали объективное ухудшение жизни и в урбанизированных регионах СССР, где миллионы людей страдали от недоедания. Если взять за основу прирост смертности в Центральной России (25%), то можно сделать вывод, что 130 тысяч жителей Украины (четверть от уровня естественной смерти доголодных годов) в 1933-м стали жертвами не голодомора как такового, а экономических сложностей. Кстати, по данным, приведенным Кульчицким, в городах Украины в 1933-м смертность превысила рождаемость на 117 тыс.

И рост смертности в городах как Украины, так и России надо связывать не с голодом как таковым, а с болезнями, к которым более восприимчивы оказались люди, страдающие от недоедания. Подобная смерть, спровоцированная недоеданием, была одинаково ужасна и в Харькове, и в Москве, и в Свердловске. И поскольку люди умирали на фоне экспорта хлеба за рубеж, то вину за эти смерти также надо возложить на власть.

Но отмечу, что точно так же — формально от болезней, а не от голода — умерло и огромное число крестьян в Украине и в России. Так, согласно Виткрофту или Дэвису, число случаев брюшного тифа в СССР в 1933-м выросло почти вчетверо, а в Украине заболеваемость была выше, чем в среднем по стране. Такой масштаб эпидемии, конечно, правомерно рассматривать как следствие голода.

Но объективность анализа требует подчеркнуть, что по всей Украине в 1933-м умирали не только от отсутствия пищи, но и от болезней, спровоцированных ее недостатком. И сколько среди более чем 3 млн. умерших в Украине прямых жертв голода, а сколько косвенных, мы, наверное, вряд ли узнаем. В любом случае правомерно считать их жертвами политики власти. Но при таком методе правомерно считать аналогичными жертвами и 1—1,5 млн. жителей России — как крестьян, так и горожан.

А о жертвах России зачастую у нас не говорят либо их число приуменьшают. Подобную манипуляцию делает и историк Кульчицкий. Так, он пишет: «В двух поволжских краях, охватывающих территорию современных пяти областей (Волгоградская, Оренбургская, Пензенская, Самарская и Саратовская) совокупной площадью 435 тыс. кв. км, от голода умерло, по расчетам московского историка В. Кондрашина, 366 тыс. человек.

В Украине, площадь которой до 1939 года составляла 450 тыс. кв. км, от голода умерло 3238 тыс. человек (имеется в виду только 1933-й. — А. П.), то есть на порядок больше» («Зеркало недели», 2002, №45). Но ведь очевидно, что для того чтобы понять масштаб жертв от голода в Украине и Поволжье, надо сравнивать не размеры, а численность населения. А в обоих поволжских краях жило в 2,5 раза меньше людей, чем в Украине, поэтому масштаб человеческих потерь не в 9 раз, а вчетверо меньше.

Конечно, демографические потери Украины от голода заметно больше потерь российских. Но разве это основание считать, что украинский народ подвергся геноциду, а российский нет? Или же вообще определение голодомора 1933-го как геноцида неверно?

Геноцид в современном понимании

Что такое геноцид, определено конвенцией ООН «О предупреждении преступления геноцида и наказания за него (принята в 1948 г., вступила в силу в 1951-м), из которой четко видно, что под таким деянием понимаются отнюдь не только массовые убийства. Вот ее определение.

«В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую:

а) убийство членов такой группы;

b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы;

с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее;

d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы;

e) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую».

На практике же самый спорный вопрос, — о том, какое количество жертв требуется, чтобы оценить то или иное уничтожение людей как геноцид. При этом обращаю внимание на слова о том, что под ним понимается и намерение частично уничтожить ту или иную группу.

Словарь по правам человека, разработанный в рамках междисциплинарной исследовательской программы по основным причинам нарушений прав человека Лейденского университета Нидерландов (его русский перевод есть на нескольких сайтах), честно признает сложность такого определения, но все же пытается его дать: «Когда количество уничтоженного населения не составляет его значительную часть, используется термин «геноцидная резня». Это комплексное понятие, и юристы-эксперты не смогли установить количественную разницу для различения понятий «резня» и «геноцид». Междисциплинарная Исследовательская программа по установлению основных причин нарушений прав человека (PIOOM) предложила считать 10 тыс. чел. или 10% (выбирая наименьшее) сообщества для разграничения понятий «геноцид» и «политицид»».

Выходит, если уничтожено 50 человек из племени, насчитывающего 500, — это будет геноцидом, равно как и 10 тыс. представителей многомиллионного народа.

Теперь о том, как определение работает на практике.

Не существует ни одного решения Организации Объединенных Наций, в котором те или иные деяния были бы определены как геноцид. Даже холокост. ООН просто этим не занималась и, похоже, вряд ли будет заниматься. Это не значит, что эта организация не пыталась привлечь к ответственности конкретных виновников геноцида. Так, когда в 1994-м в Руанде боевики из племени хуту уничтожали племя тутси, Совет Безопасности создал международный трибунал по этой стране.

А он не определял, происходит ли в Руанде геноцид, но выносил приговоры конкретным виновникам кровопролития, и среди статей, по которым они осуждались, был и геноцид, под которым понимались конкретные случаи массового уничтожения. Таким образом, некоторые подсудимые признавались виновными в 5, 7 и т. п. случаях геноцида. Точно так же работает и трибунал по бывшей Югославии, и недавно созданный Международный уголовный суд.

И критерии, которые применяли эти суды, оказывались куда жестче, чем у голландских ученых. Так, 2 августа 2001 г. Гаагский трибунал по Югославии впервые признал подсудимого — им был генерал боснийских сербов Радослав Крстич — виновным в геноциде. Таковым был объявлен расстрел 7—8 тысяч (по мнению суда, одновременно признавшего, что большинство могил не обнаружено) способных носить оружие мусульман из Сребреницы. При этом у суда не было каких-либо распоряжений Крстича, вердикт был основан исключительно на том, что в расстрелах наряду с другими частями участвовали и солдаты возглавляемого им корпуса «Дрина».

Разумеется, не споря с тем, что такое преступление должно быть наказано, все же отмечу, что оно не подпадает и под критерии геноцида Лейденского университета. Так, боснийских мусульман насчитывается около 2 млн. только в Боснии — погибших было и менее 10 тыс., и менее 10%. Нельзя сказать, что Сербская республика в Боснии во время войны 1992—1995 гг. ставила целью уничтожить мусульман. Она лишь проводила государственную политику выселения их с территорий, населенных сербами (точно так поступали мусульманские и хорватские власти Боснии в отношении сербов).

Естественно, этнические чистки сопровождались насилием, но показательно, что самый высокопоставленный из приговоренных этим трибуналом, экс-премьер Сербской республики Момчило Краишник виновным в геноциде не был признан, хотя по большинству пунктов обвинения осужден.

А, например, капитан военной полиции Милорад Трбич, участвовавший в расстрелах в Сребренице, обвиняется именно в геноциде. Конечно, не факт, что он будет осужден именно по этой статье, но сама постановка вопроса обвинением очень показательна.

Пожалуй, мы привыкли считать виновными в геноциде непосредственных организаторов массового уничтожения людей в одной или нескольких странах. При этом истинные преступники — Гитлеры, Гиммлеры, Эйхманы как бы отступают на второй план, штурмбанфюрер или командир отряда полицаев, которые уничтожали людей в Бабьем Яру или в Хатыни, осуждаются как военные преступники и заслуживают казни. Однако не является ли осуждение именно за геноцид исполнителей конкретных актов массового человекоубийства (даже если эти акты — звенья такого события, как холокост) девальвацией страшного понятия «геноцид»?

Но в мире, похоже, не задаются подобными вопросами, и национальные суды признают виновность в таком преступлении даже чаще, чем международные. Так, в 2001г. бельгийский суд (Бельгия приняла принцип универсальной юрисдикции, поэтому в ее судах есть иски и на израильского экс-премьера Шарона, и на бывшего командующего американскими войсками в Ираке Фрэнкса) признал виновными в геноциде двух католических монахинь из племени хуту, которые выдали одноплеменным боевикам около 4 тысяч беженцев-тутси, прятавшихся в монастыре. Те были вскорости уничтожены, а монахини получили 12 и 15 лет тюрьмы.

Скажем, по уголовному кодексу Швеции такого, как Копцев, врывавшийся с ножом в московскую синагогу, вполне можно осудить за геноцид — главное, что у него обнаруживалось желание уничтожить евреев, а то, что возможностей для этого поменьше, чем у Гитлера, сказалось бы, очевидно, лишь на сроке заключения, а не на статье приговора.

Итак, если руководствоваться современными критериями, и голодомор 1932—33 годов, и голод на остальной территории СССР действительно являлись частичным уничтожением украинского, русского и других пострадавших от него народов. Разумеется, жертвы голодомора были таковыми прежде всего по социальному признаку — абсолютное большинство умерших крестьяне (хотя и умерших от голода горожан сотни тысяч), а массовое уничтожение людей определенных социальных групп или политических убеждений под конвенцию о геноциде не подпадает (иначе с таким текстом не согласился бы в свое время СССР, а значит, она не была бы принята).

Все так, однако массовое уничтожение даже одной социальной группы, безусловно, является и частичным уничтожением народа, к которому эта группа принадлежит. В среде современных юристов также бытует мнение, что как геноцид можно квалифицировать и уничтожение относительно небольшой группы людей, если последняя имеет для своего народа особое, «эмблематическое» значение. Доказывать же эмблематическое значение крестьянства для Украины и России, думаю, не надо.

И все-таки геноцид предполагает именно осознанность намерений уничтожения. Да, большевики пренебрежительно относились к крестьянству. Но в данном случае непросто определить, где кончается преступное социальное экспериментаторство в сочетании с пренебрежением власти к человеческой жизни и где начинается осознанное уничтожение. В Китае в 1959—1961 гг. также был массовый голод, в результате которого население по официальным данным сократилось на 13,5 млн. человек, тогда как число жертв голодомора составило, по разным оценкам, от 17 млн. до 40 млн., причем подавляющее большинство — тоже крестьяне.

Но если голодомор 1932—33 гг. в Украине признавать геноцидом этнических украинцев и украинского народа в том смысле, в каком это понятие трактуется Конституцией, то по тем же критериям под геноцид будет подпадать и голод тех лет в России. А то, что число жертв его было меньшим, не имеет принципиальной важности для определения. Однако еще с большим основанием можно считать геноцидом украинского (а также белорусского и русского) народа и действия гитлеровских оккупационных властей в СССР — ведь львиная доля из 5,5 млн. жертв среди гражданского населения Украины приходится на период гитлеровской оккупации.

Президент и геноциды

Однако президент Виктор Ющенко ни разу не расценивал гитлеровскую оккупацию как геноцид. Хотя таковым он, очевидно, считает не только голодомор 1932—33, но и голод 1921-го и 1946—47 гг. Ведь известно, что Институт национальной памяти — детище президента. А в положении об этом институте, утвержденном правительством Еханурова, среди задач данного ведомства есть и следующая (п. 4. 3) «бере участь у реалізації державної політики щодо визнання на міжнародному рівні голодоморів в Україні актами геноциду». Стало быть, даже не один голодомор является геноцидом, а несколько, хотя, по мнению подавляющего большинства историков, голод 1921-го и 1946—47 гг. были обусловлены не политикой власти, а засухой в сочетании с трудностями послевоенного времени. Безусловно, это трагедии, но не геноцид.

Однако в законопроекте, который Ющенко внес недавно в парламент, речь шла об ответственности за отрицание именно голодомора 1933-го. Получается, что голодомор все же был один, или президент склонен те два голода публично отрицать.

Впрочем, в указе много странного. Так, голодомор расценен как геноцид украинской нации. В принятом Верховной Радой в 2003г. постановлении он уже назван геноцидом украинского народа. Напомню, что по Конституции украинский народ — это граждане Украины всех национальностей, а статистика смертей от голода в 1933-м показывает, что народ одинаково умирал в украинских, русских или польских селах.

Можно подумать, что президент дает понять: голод был направлен лишь против украинцев. Впрочем, главная странность не в этом. Ведь предложенный Ющенко законопроект не содержит определения понятия «голодомор». Поэтому непонятно, за отрицание чего предлагалось вводить ответственность. Самого факта голода? Искусственного характера голода без указания виновных в нем? Организации голода руководством Компартии? Наконец за отрицание того, что при всей своей кошмарности этот голод подпадает под определение геноцида? (Но последнего мнения придерживаются и многие очень солидные историки, отнюдь не уличенные в симпатиях к Сталину).

Из этой части законопроекта следует, что готовивший документ Секретариат Президента не знает европейских законов о криминализации отрицания нацистских преступлений (т. е. введении уголовной ответственности за них), а знает лишь из СМИ, что в Европе запрещено отрицать холокост.

На самом деле вопреки распространенному мнению законодательство европейских государств открыто не формулирует запрет отрицания именно холокоста и только его. Речь идет о криминализации отрицания 1) либо нацистских преступлений вообще, либо 2) вообще актов геноцида и военных преступлений, либо 3) о криминализации восхваления нацистского режима. Такой вывод можно сделать из анализа найденных в интернете текстов законов 6 государств Европы.

Так, Франция и Бельгия ввели уголовную ответственность за отрицание актов нацистского геноцида.

Германия и Австрия — за отрицание таких актов, как восхваление нацистского режима.

Швейцария — криминализует отрицание геноцида вообще. В связи с этим в 2005-м была попытка привлечь к ответственности находящихся в стране турецкого историка Халаджоглу и политика Перинчека, которые публично отрицали геноцид армян в 1915г., признанный парламентом Швейцарии.

Особняком стоит закон Польши. Он криминализует отрицание нацистских преступлений только в том случае, если они совершены против поляков или польских граждан. Таким образом — если утверждать в Польше, что в Бабьем Яру никого не убивали или же что там евреи сами себя расстреливали, никакого наказания за это не будет (в отличие от государств Западной Европы).

Кроме того, польский закон однозначно криминализует коммунистические репрессии (также против поляков и польских граждан) и дает прозрачные основания для криминализации действий УПА (на практике же по волынским делам в Польше как раз ведут следствие по обвинению в геноциде, касающиеся конкретного уничтожения отдельных польских сел).

А еще польский закон криминализует отрицание предельно широкого круга преступлений, в том числе и лишения свободы на незначительный срок по политическим мотивам.

В законопроект Ющенко не предлагается ввести уголовную ответственность за отрицание нацистских преступлений, хотя Украина пострадала от них куда больше, чем Бельгия и Швейцария, а поклонники Гитлера и его методов у нас, увы, тоже попадаются.

Отчего такой односторонний подход к трагическим страницам истории? Думаю, только оттого, что президенту и его окружению важно сделать акцент лишь на тех страницах, где Украину можно постараться представить жертвой если не России, то политики Кремля.

И такой текст законопроекта о голодоморе, и заявления многих чиновников президентской обоймы показывают, что это трагическое событие во многом становится поводом для решения сиюминутных политических задач. Недавно украинский МИД упрекнул Россию, что не признает она голодомор геноцидом. И хотя российский МИД признает, что трагедия случилась по прямой вине властей СССР, ведомству Тарасюка этого недостаточно. А вот о том, что не признает голодомор геноцидом и абсолютное большинство государств ЕС, это ведомство молчит. Ибо ему надо создать соответствующий образ России в народе.

Сырой характер президентского законопроекта как будто подчеркивает, что создавался он не для утверждения, а для того, чтобы у парламента было больше оснований его не принять, после чего заявить, дескать, антикризисная коалиция не признает самого факта голодомора. А неискушенный в юридических тонкостях и не знающий текста документа избиратель легко на такие заявления может попасться. Тем более что коалиция, увы, особо не обращает внимания на информационное обеспечение своей деятельности.

Но неужели миллионы погибших от голода заслуживают того, чтобы стать крапленой картой в политической игре?

Бумеранг

Теперь о международном аспекте проблемы. Крайне непонятно, почему Ющенко продолжает линию Кучмы, требуя от МИДа добиваться мирового, т. е. прежде всего на уровне ООН, признания голодомора геноцидом? Дело это выглядит практически невыполнимым. Ведь как я уже отмечал, до сих пор эта организация ни одного события геноцидом не признала, равно как и вообще не ставила вопрос на голосование в Генассамблее и Совете Безопасности о таком признании. Как еще в августе 2003-го отмечала тогдашний зам. госсекретаря МИД Наталья Зарудная, вопрос голодомора для ООН не показателен, поскольку предлагается осудить явление, имевшее место еще до возникновения этой организации.

И если решать на уровне ООН, чем же был украинский голодомор, то значит, надо давать аналогичную оценку и многим другим событиям прошлого, также вполне подпадающим под понятие геноцида, в частности работорговле, истреблению многих народов и т. д. Но давать силами ООН политическую оценку всем этим явлениям означало бы открыть ящик Пандоры и пожертвовать настоящим и будущим во имя призрачного исправления прошлого, которого все равно не исправишь.

Однако, безусловно, история остается политикой, опрокинутой в прошлое. И оценка таких вопросов, как геноциды, в отдельных странах обусловлена исключительно политической целесообразностью. Вопрос о геноциде армян в Османской империи — тому подтверждение.

В государствах, где есть довольно многочисленная армянская диаспора и мало турецкой (например, во Франции), он признается. Там же, где заметная турецкая диаспора (например, в Германии), он не признается. Равно как признают украинский голодомор геноцидом в основном в странах с большой украинской диаспорой. Разумеется, международная карта может лечь так, что Украина получит то международное признание голодомора, которого хочет ее нынешняя власть. Но только надо ли будет радоваться этому?

Объявят голодомор геноцидом или не объявят, умерших в 1933-м все равно не воскресить. Правда, недавно в интервью Би-би-си директор Института национальной памяти Игорь Юхновский сказал, что «те, кто совершали это преступление», будут осуждены посмертно, поскольку геноцид не имеет срока давности. Вообще-то для подобного суда вовсе не обязательно ни принятие законопроекта президента о голодоморе, ни решение ООН.Есть ст. 449 УК «Геноцид», значит, можно открывать следствие.

Однако если Украина признает, что искусственный голод, случившийся в 1933-м, имеет сегодняшние правовые последствия, то логичным будет считать, что правовые последствия должны получить и многие другие события тех лет, в частности действия того режима, который осуждается за голодомор. Например, пакт Молотова — Риббентропа, по которому в состав Украины вошли тогдашние польские и румынские земли, где поляки и румыны становились первоочередными жертвами репрессий, которые по современным нормам можно расценить как геноцид.

Следовательно, может, для начала надо бы немалые земли и прочую недвижимость возвратить прежним владельцам, а потом подумать и о пересмотре государственных границ? Причем трагизм ситуации в том, что если Польша сейчас отнюдь не ставит вопрос таким образом, к этому ее вполне могут подтолкнуть не только внутренние, но и внешние факторы.

Так, в Германии распространено мнение, что выселение 2,5 млн. немцев из Польши, Чехии и Калининградской области также было геноцидом. И хотя правительство его не разделяет, но придерживаются многие из тех, кто признает гитлеровский геноцид славян. А если Германия официально поднимет вопрос о возвращении жертв «этнических чисток» 60-летней давности, Польша может не только возражать, но и согласиться при условии аналогичного возвращения поляков в Западную Украину, само собой, с компенсациями с украинской стороны.

Активизация же в мире темы геноцида армян может заставить Анкару наносить контрудар — заговорить о том, что она считает геноцидом турок, под который попадет и ряд событий в Российской империи — ведь в

XVIII— XIX веках много татар переселились в Турцию из Крыма, а из причерноморских и приазовских степей — почти все. Переселение это зачастую оценивается в Турции как этническая чистка, а потомков выселившихся — несколько миллионов (кстати, именуют их там не крымскими татарами, а крымскими турками). Конечно, можно обвинить в их выселении Москву, но если возвращать их обратно, то потесниться должна будет Украина.

Вышеизложенное может показаться фантастикой. Но это скорее абстрактная «прикидка», и политики должны вести себя так, чтобы не создавать условий для превращения ее в действительность. А посему не надо сеять ветер исторической ревизии. Ибо ту жатву, которая затем выпадет Украине, придется называть так, как и знаменитую книгу Р.Конквеста про голодомор — «Жатва скорби».

Отказ от исторической ревизии не имеет ничего общего с пренебрежением к истории. Конечно, нужно и чтить память жертв, и публично говорить о причинах трагедии. Но нельзя не видеть и того, что постоянное муссирование темы голодомора при невнимании или дежурно-чиновничьем отношении к другим трагедиям имеет не только международный, но и внутренний бумеранг.

Да, в голодоморе виновна коммунистическая власть СССР 1930-х годов. Но большинство свидетелей той трагедии уже ушли из жизни. Тогда как живы миллионы украинцев, испытавших в жизни другую трагедию. При той самой власти, которая была прямой и законной наследницей организаторов голодомора, они имели вполне пристойное, стабильное существование на честно заработанные деньги.

Внезапно они стали жить в другой стране, независимой Украине, чья власть провозглашала, что независимость нужна для того, чтобы не повторялись ни ГУЛАГ, ни голодомор, ни афганская война. Увы, независимость обернулась для них не только личным обнищанием, но и смертью миллионов близких и знакомых — да, не от прямого голода, но от спровоцированных нищетой и недоеданием болезней (точно так же, как и у множества людей, ставших жертвами голодомора-33).

Метод же, предложенный Станиславом Кульчицким, в оценке потерь от голода 1933го является по сути универсальным способом определения неестественных людских потерь в результате общественных катаклизмов. Достаточно найти разницу между количеством людей, умерших в годы потрясений, и среднегодовой смертностью в годы, им предшествовавшие. Данные же госкомстата Украины показывают, что в 1992-м умерло на 67 тыс. человек больше, чем в 1990, в 1993-м — на 112 тыс., в 1994м — на 135 тыс. и т. д. То есть среднегодовой прирост смертности в 90-е соответствует приросту в 1932-м (первом, не самом страшном, но все равно голодоморном году) по сравнению с 1931-м. Всего же только за период до 2000 года включительно (когда экономический спад приостановился) прирост неестественной, по методологии Кульчицкого, смертности составил 1 млн. 77тыс. человек.

Количество жертв недоедания 90-х вполне достаточное, чтобы подпасть под определение геноцида. Конечно, чтобы выносить такой вердикт, нужно разобраться, в чем виновна тогдашняя власть, а что стало следствием объективных обстоятельств. Но для начала надо бы власти нынешней — без ее деления на «оранжевую» и «бело-синюю» — хотя бы признать наличие проблемы и извиниться перед украинским народом за последствия действий своих предшественников.

Всем украинским трагедиям как давнего, так и недавнего прошлого следует воздать должное. Исключительное же внимание к одному 1933-му объективно становится превращением этой трагедии в политическую карту. Хотя такое превращение так же недостойно памяти жертв голода, как и забвение самого голодомора.

Архів, сортувати за: Нові Відвідувані Коментовані