Актуальні матеріали для агітаторів та пропагандистів

Николаенко Л.Г., к.фил.н., профессор: КУЛЬТУРА СМЕХА: СОЦИОТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ: Статья первая (Смех как социальное действие)

Опубликовано в сборнике “Соціальні технології”. Вип. №4-5, 2000р. как одна статья под названием “Гримасы современной смехотерапии”.

Проблема смеха традиционно изучалась с точки зрения психологии и физиологии, где он рассматривается как специфическая эмоциональная реакция на определенные явления или события, а также с точки зрения эстетики в рамках исследования проблемы комического. Однако процессы, происходящие в современной культуре на постсоветском пространстве дают основание посмотреть на проблему смеха и с точки зрения социологии, а более конкретно – социологии культуры.

Смех всегда связывался с веселым настроением или удовольствием от чего-либо. Его всегда трактовали в качестве особого способа терапии, способа лечения болезней духа, культивирования человечности, формирования гуманной системы общественных отношений. При таком подходе он рассматривается как форма определенного духовного отношения к предмету смеха. В этом плане он подразделяется на добрый, злой, обрядовый, жизнерадостный, циничный, разгульный и т.д. Беззлобный смех называют юмором. При чем, все его формы, унижающие индивида, снижающие значимость культурных норм всегда осуждались.

Приведенная классификация говорит о том, что смех в различных формах его проявления означает уже не просто эмоционально-физиологическую реакцию, а различные эмоциональные оценки предмета высмеивания, проявляемые непроизвольно. Высшим духовным уровнем развития субъекта смеха считается способность смеяться над самим собой. Учитывая такие его особенности и зная ситуации, в которых проявляется та или иная форма смеха возможно провоцировать, то есть возбуждать “нужную” эмоциональную реакцию и тем целенаправленно достигать определенных социальных целей: формировать индивидуальные, групповые или массовые социальные предпочтения, оценки, ценностные ориентации и т.д., а “чувство юмора” или просто способность к смеху становится средством “доказательства” правомерности высмеивания, не требующей глубокого раздумывания.

Именно систематичность и целенаправленность – средства достижения определенных социальных целей составляет основу социальной технологии. Систематическое и целенаправленное высмеивание определенных тем, идей, лиц и т. д., основанное на использовании эстетических средств выразительности и исполняемое профессионалами, технологизирует современный смех и дает возможность решать определенные социальные задачи.

Для социолога смех – явление социального порядка, способ социального действия. Ему интересно кто, над чем, когда и почему смеется, какие социальные явления, процессы, события становятся предметом постоянного высмеивания, кого и почему высмеивают наиболее часто, на что существует табу для смеха, что является основанием для снятия всех возможных табу, к каким социальным последствиям приводит систематическое высмеивание и т.д. Но ему еще интересно и то, почему смех в определенных условиях перестает быть простой непосредственной эмоциональной реакцией субъекта смеха на предмет смеха. В этом случае названные выше проблемы обретают несколько иное звучание. Например, действительно ли смеется тот, у кого соответствующая эмоциональная реакция проявляется непосредственно или все же смеется тот, кто спровоцировал непосредственную эмоциональную реакцию, а сам не проявляет при этом никакой эмоциональной реакции и т.д.

Однако ответы на указанные и другие вопросы можно получить только в двух случаях: при хорошем знании социальной структуры, а также глубоком усвоении социальной природы смеха. Соединение социологии и эстетики превращают проблему смеха в исключительную проблему социологии культуры. Важнейшим в этом плане является анализ процесса целенаправленного высмеивания базисных ценностей культуры, формирования массового эмоционального оценочного отношения к знаковым политическим фигурам, политическим партиям, историческим событиям, героям прошлого, определявшим лицо того или иного исторического времени и т.д.

В искусстве, и особенно литературе, существует много технологических приемов создания того или иного эмоционального настроения, конструирования комических ситуаций. Например, композиторы, и особенно пишущие классическую музыку, знают каким сочетанием звуков можно вызвать те или иные чувства у той или иной категории слушателей, потому они и мастера. Так и настоящие мастера-юмористы знают технологические приемы провоцирования той или иной формы смеха. Художественные средства выразительности они используют для высмеивания того, что с точки зрения автора, достойно быть высмеянным.

Зритель, читатель или слушатель как правило не раскодирует саму эстетическую технологию и поэтому не догадывается (или не задумывается) об искусственности ситуации, созданной мастером смеха. В театральном спектакле, подобно как и в жизни, аудитория смеется над героем только потому, что тот (герой, а не артист) не догадывается о ситуации в какую попадает и не знает причины смеха над ним и, как следствие, становится еще более смешным. Герой для зрителя простак, которого постоянно водят за нос, что собственно и является смешным. Игра доставляет удовольствие и зритель трактует ее как настоящую причину смеха. Одновременно зритель часто отождествляет героя и актера, приписывая последнему качества сыгранных им героев. В результате актер превращается в тип социального героя и всегда стремится поддерживать у почитателей такой свой имидж, хотя последний практически всегда далек от присущего актеру набора личностных качеств. Поэтому именно актер своей игрой может смеется как над героем, так и над аудиторией. Простаком оказывается зритель, правда только в том случае, если он отождествляет жизнь и разыгрываемый перед ним спектакль, потому что театральная иллюзия заменила для него социальную реальность. Ради такой иллюзии он готов пожертвовать самой реальностью. Актер, тем самым, достиг своей социальной цели и вопрос только в том, в чем состоит данная цель: достижение социальной интеграции или достижение социальной стабильности (в условиях доминирования дезинтегративных процессов) через духовное подчинение одной части общества другой.

В любом спектакле всегда в латентной форме присутствует определенный социальный заказ. Если в обществе есть согласие в ценностях, тогда социальный заказ, совпадает с общими социальными целями. Если же такого согласия нет, тогда социальный заказ может выражаться в различной частной целевой установке. Но всегда смеющийся находится в привилегированном положении. Он видит и причину смеха, и реакцию на смех, попавшего в смешную ситуацию. Но в театре, в отличие от жизни, как уже отмечалось, простака играет актер. Он знает технологию провоцирования смеха и тем в положение простака ставит зрителя. Зритель, правда, тоже знает, что он находится на спектакле. Но ему спектакль интересен как фрагмент реальной жизненной ситуации и поэтому, проявляя определенные чувства, он все же не играет зрителя. Отождествляя жизнь и представление жизни он становится хотя и пассивным, но участником происходящего события, переживает его и проецирует на всю окружающую его социальную среду. Указанное обстоятельство создает видимость смеха аудитории над собой (как участником события) в то время, когда ее просто провоцируют к смеху различными несуразностями. Т.е. в действительности смеются над ней. Иными словами, возникает проблема адекватности оценочной позиции аудитории к предмету смеха.

Возможность различной оценочной позиции смеющегося над предметом смеха говорит о том, что возможна различная культура смеха. Социолога интересует поэтому не только то, от чего зависит форма, в которой проявляется эмоциональная оценочная позиция смеющегося, но и то, какая категория людей и в какой форме высмеивает одни и те же явления, для кого из них нечто является смешным, а для кого смеяться над данным нечто кощунственно и т.д. Т.е. оценочной позицией смеющиеся одновременно определяют свое критическое отношение к предмету смеха и высмеиваемого к самому себе. Актом смеха они как бы создают социальную диспозицию, в которой своя позиция всегда трактуется как положительная, простительная, оправданная и т. д. Иными словами в сознании смеющегося отсутствует критическая самооценка. Он не воспринимает себя в качестве добродушного, злого, циничного и т.д. Это оценки другого, того над кем смеются, зеркальное отражение его эмоционального состояния. Смех, таким образом. создает определенную духовную связь, которая может быть положительной и возвышающей обе стороны, или, наоборот, – унижающей высмеиваемого и тем возвышающая смеющегося (правда, как правило только временно или только в его собственных глазах, ибо униженный обязательно сделает попытку выйти из положения в которое попал).

Все сказанное касается, так сказать, естественного, непроизвольного смеха, вызванного реальными жизненными ситуациями, особенности которого становятся индикаторами для оценки смеха, вызванного целенаправленно, спровоцированного с определенной целью. Здесь особенно актуальной становится проблема адекватности эмоциональной оценки предмета смеха и его (предмета) действительного содержания.

Сложность заключается в том, что в принципе высмеять можно все. Данный факт признается практически всеми исследователями и его можно зафиксировать эмпирически. Циничный смех тому яркий пример. Именно циничный смех превращает в смехотворное все, считающееся в любой культуре неприкосновенным и особо почитаемым.

Хотя цинизм характерен своим присутствием в каждой культуре, но всегда и везде противовесом ему выступают системы табу и санкций как средство самозащиты культуры, защиты как от внутренних факторов возможного ее саморазложения, так внешних факторов, нарушающих принципы культурной идентификации индивидов и групп.

Циничный смех всегда и в любой культуре воспринимается отрицательно. Однако практически все современные культуры оказались беззащитными перед принципом культурного плюрализма, провозглашающим на первый взгляд равенство и самодостаточность каждой культуры и в то же время, под видом права выбора на культурную идентификацию, разлагающий практически все культурные системы мира. Процесс разложения культур обретает необратимый характер и скорее всего его не остановить. Это процесс иногда называют пустым словом глобализация, а более наблюдательные ученые – американизация, вестернизация и т. д. Социология, да и не только она, и должна ответить на вопрос, что же в действительности происходит в культуре, и в Украинской культуре в том числе.

Мы не можем не обратить внимания на тот факт, что современный, например, эстрадный смех весьма технологичен. Простые, более менее систематичные наблюдения дают основание говорить об использовании традиционных эстетических средств выразительности и одновременной четкой избирательности тем, сюжетов, лиц, событий и т.д. с точки зрения представления их в качестве предмета осмеяния. На первый взгляд “демократично” по своей сути снятие любых табу, но это приводит к высмеиванию практически всего без исключения. Это своеобразный дамоклов меч, регулирующий социальное поведение, но не устрашающий, а именно расслабляющий, лишающий воли. Смеясь, как бы отказываются от возможности выбора или демонстрируют, что выбор сделан. Но есть, как уже отмечалось, разные виды смеха, что обеспечивает именно четкую избирательность в тенденциях и способах высмеивания. Поэтому, например, сегодняшняя политическая оппозиция практически всегда предстает в карикатурном виде, правящая верхушка – в шаржевом, первая со злой, циничной иронией, вторая – в добродушном, понимающе-прощающем виде. Т.е., если высмеивание наделенных властью становится практической их рекламой и способом формирования социально приемлемого имиджа, то высмеивание оппозиции, наоборот, формирование социально неприемлемого имиджа. Правда, иногда борьба за власть в самой правящей элите вносит диссонанс в обрисованную здесь схему и некоторые ее представители, реже политические силы, тоже предстают в карикатурном виде. Но главная тенденция остается всегда неизменной.

Мастера-юмористы часто любят повторять, что смех лечит. Естественный да. Провоцируемый – формирует массовое сознание по заранее заданным схемам. Он на уровне социальной психологии культивирует определенные социальные образы событий, политиков, партий, классов и т.д. И в зависимости от того, кто контролирует средства массовой информации, соответственна и тематика юмористических сюжетов.

Так, одна из главных тем современных юмористических сюжетов – культивирование негативного образа “простого” человека: рабочего, крестьянина, солдата и т.д. (Они как правило предстают нам в образе ленивого, прогульщика, вечно пьяного, абсолютно безграмотного, совершенно не разбирающегося в политике и совершенно не способного четко определить свои социальные интересы индивида). И “ненавязчиво” подсказывают им рецепты социального поведения. Так называемые “новые русские” или “новые украинцы” тоже интеллектом не блещут, но они всегда “знают чего хотят” и в этом их преимущество. Основная тема в высмеивании “новых” – их отношение к искусству, что может быть интерпретировано в качестве вымогательства: “Плати, ведь я за тебя!” При чем можно обратить внимание еще на одну особенность, создающую видимость объективности высмеивания “новых”. Не высмеивать их сегодня нельзя. Поэтому их высмеивание обязательно сопровождается положительным образом капитализма, как единственно возможной и целесообразной цивилизационной системы. Т.е., капиталист может быть плохим, но капитализм всегда хорош. Здесь, как и всегда, присутствует идеологема – “систему не тронь”.

Правда существует и другая цель высмеивания “новых” – утверждение религии как идеологии “новой демократической системы”.

“ Новый”, в своем стремлении быть хозяином жизни, иногда сталкивается с проблемой, ограничивающей его социальные возможности, а именно, всесторонне и без ограничений влиять на систему связей и отношений в обществе. Например, он вложил куда-то достаточно большую сумму денег и должен вернуть ее с большими процентами. Но по неизвестным причинам ни денег, ни процентов ему не возвращают. Он идет в церковь и молится, просит бога, помочь вернуть ему деньги и, конечно, с процентами. Смеясь над меркантилизмом “нового”, фактически через сопоставления голого расчета и “святых, т.е. не меркантильных ценностей”, слушателю ненавязчиво, т.е. контекстом, подсказывают, что религиозные ценности абсолютны, попутно умалчивая о том, что капитализма без голого расчета (его еще называют холодным расчетом, что то же самое бездушным) капитализма не бывает.

Иными словами, четко прослеживается тенденция, укладывающаяся в давно известную в западной социологии концепцию образов класса. Доминирующее большинство социологических исследований подтверждает, что богатые всегда и везде преимущественно так и воспринимают простых людей, т.е. не относящихся к их классу. Образ класса означает фактическую социальную претензию к представителям противоположного класса. Беседы с бизнесменами Украины подтверждают такой вывод. Можно даже не проводить специального исследования, а просто проследить за тенденцией представления “простых” людей в юмористических передачах. Ко всем перечисленным выше социальным “качествам” у нас добавляется еще несколько существенных и в принципе однородных: “вор”, “халявщик”, “хочет незаслужено многого”, “завистливый”, “любит считать чужие деньги”или “заглядывает в чужой карман” и тому подобное. Отдельной позицией можно назвать тенденцию высмеивания положения в обществе человека труда в советское время. Темы “кухаркиных детей”, “передовиков”, “орденов за труд” и т.д. быстро исчерпались. И чем далее, тем реже по весьма объяснимым причинам юмористы касаются этой проблемы в целом.

Контрасты в тенденциях высмеивания “новых” и “простых” людей отражают процесс социального расслоения, формирования хотя и далеко не однородной, стратифицированной, но в принципе биполярной социальной структуры, воспринимаемой абсолютным большинством в форме дихотомии “бедные–богатые”. И вот когда “простой человек“ смеется над предлагаемым ему с экрана образом “простого“ человека, теоретики трактуют это как смех над собой. Однако это далеко не так. Он смеется в действительности чужим для него смехом. Смеющиеся же чужим смехом, как утверждает Гегель, “не могут свободно и удовлетворенно смеяться вместе с другими, а попросту проведены за нос как объекты чужого смеха, часто смешанного со злорадством”. (1, т. 3, с. 612) Вот здесь то и проявляется социально-технологическая особенность подобного рода вещей.

Мы здесь не поднимаем вопроса об образе “нового русского” или “нового украинца” в глазах “простого” человека. Можно только догадаться, что он весьма далек от морального совершенства и укладывается в положения пролетарской идеологии. И все же нельзя не отметить постоянного и целенаправленного формирования такого образа, культивирования сочувственного к нему отношения по принципу “богатые тоже плачут”. Кроме того, в основном в таких сюжетах присутствует тема “бремени налогов” и “паразитирующего на бизнесе и бизнесмене государства”.

Подобные проблемы от “простого” человека весьма далеки, но они создают своеобразный имидж капиталистических возможностей (экономически свободный, т.е. свободный от регулирующего воздействия государства, предприниматель – благо для “простого” человека ибо он больше платит налогов, а значит увеличивает бюджетные возможности оказания помощи “экономически слабым”). Правда производство подобных образов иногда дает и сбои. Например, мастер слова произносит с эстрады: “Вчера в метро встретил Филиппа Киркорова”. Последовал настоящий взрыв веселых эмоций. Мастер продолжает: “Филипп ходил с протянутой рукой.” Накал эмоций достиг предела, однако далее прозвучало: “Задавили его налоги!” В зале недоуменная пауза, смех, замешенный на некотором замешательстве, что замечено и самим юмористом. Даже совершенно неискушенному известны, пусть и приблизительные, доходы от шоу бизнеса. Одна раскрутка довольно посредственного певца, как сообщает пресса, стоит около трехсот тысяч долларов. А такого как Филипп Киркоров? Кроме того, из прессы же известно, что он имел неприятные отношения с налоговой службой России.

Выводы, сделанные здесь, как уже отмечалось, не являются статистически выверенными эмпирическими фактами, они результат многолетних наблюдений автора, отслеживающего сюжеты, темы, образы (политические, этнические, социальные) и т.д. в творчестве авторов-юмористов и исполнителей (мастеров разговорного жанра).

Одной из наиболее сложных проблем в социологическом анализе технологической структуры смеха есть вопрос об адекватности восприятия сюжета, темы или идеи и их социальных задач. В принципе это вопрос о том, кто в действительности смеется, тот, кто создал сюжет, тот, кто его озвучил, или тот, кто его воспринимает и выражает свое отношение в определенной эмоциональной форме? Ясно, что сюжет создан с определенной целью Если это смех ради смеха, т.е. для эмоциональной разрядки, отдыха, это одно. Совсем другое, когда юмористический сюжет создан с целью придать социальное звучание некоторой социально значимой проблеме или комплексу проблем. И уж совсем третье, если сюжет создан с целью снизить социальную значимость проблемы, героя, символа, события, ценности и т.д., или вообще дезавуировать их, сформировать негативное к ним отношение. В таком случае мы уже имеем дело с профанацией в форме дегероизации, переоценки ценностей, подмены норм и т. д. как элементами их профанации. Комплекс подобного рода действий мог бы быть назван и рекультивацией. Смех профанирующий собственно и есть способ рекультивации.

В американской социологии существует понятие депрограммирование (от лат. de... – приставка, означающая отсутствие, отмену, устранение чего-либо и programma – распоряжение, план: от греч. programma (programma) – письменное извещение). Его смысл заключается в тех трудностях, которые возникают в ходе попыток восстановления религиозных убеждений в случаях достаточно длительного затруднения для групп или индивидов отправлять религиозные культы. Такие трудности могут возникать (иногда против желания людей) при их возвращении (часто насильственном) в лоно церкви. Поэтому, как ни странно, при действии закона отделения церкви от государства и школы от церкви, государство делает все, что бы таких трудностей не возникало.

Депрограммирование по своему культурному смыслу противоположно культивированию, т.е. развитию общей культуры, скажем, через развитие светского образования, борьбы с религиозными образами и представлениями средствами науки и искусства. Например, юмористическое профанирование нечистой силы, дьявола, чертей, ада и т.д. (всегда нацеленных на устрашение верующих и тем самым укрепление веры) в сказках или литературе освобождает их от страха и значительно снижает социальную роль религии.

В наших условиях депрограммирование обрело характер классического одурачивания ибо “программа” не известна аудитории и поэтому не является ее сознательным выбором. “Перестройка”, “ускорение”, “гласность”, “реформа” и т.д. как научно не определенные понятия имели скорее характер идеологем и восполняли собой определенные социальные ожидания. Иными словами, депрограммирование оказалось совершенно противоположным процессу общего культурного развития населения, а комедийность ситуации заключена в том, что результат депрограммирования достигнут в условиях достаточно высокого уровня общего образования. Кстати, в искусстве одурачивание, как считает В.Пропп, основной стержень всех комедийных сюжетов и строится, как правило, на интриге. (3, с.123) Однако, если в театральной комедии одурачивание часто сводится к обману обманщика и тем морально оправдывается, то одурачивание как обман доверия путем профессионального профанирования культурных ценностей, научных идей и т.д., заменой их новыми совершенно специфическое явление.

Если духовное производство рассматривать как разновидность производства вообще, то совокупность процессов, происходящих в нем, есть своеобразные производственные процессы, технология, направленная на получение определенного результата. Орудиями такого производства, в данном случае, являются средства достижения художественной выразительности. Эстетик на этом уровне анализа и остановился бы. Для него идеологическое содержание искусства втискивается в сверхзадачу художника. Вызывать смех, как и всякое искусство вообще, для него есть лишь средство формирования мира по законам красоты. Социолог в идеологической сути искусства усматривает его социальную цель, которая может быть совершенно различной. Такая цель заключаться в укреплении социальной роли и социального статуса определенных идей символов, героев и т.д. и одновременной нейтрализации или снижении значения, а еще лучше, дезавуирования вообще противоположных им.

Эстетический аспект анализа проблемы для социолога превращается в элемент теоретического уточнения и дальнейшей операционализации понятий, этапом в подготовке к эмпирическому исследованию. А это уже далеко не совсем эстетика. Т.е. социолог эстетический анализ доводит до его логического завершения и тем проверяет, действительно ли заявка на преобразование мира по законам красоты в ее практическом осуществлении красива. Но на этом пути встает множество проблем собственного теоретического порядка, которые необходимо решить средствами социологии культуры.

В культуре смеха, как способе оценки социальной значимости предмета смеха, главное то, что данная оценка производится не на рациональном уровне. Здесь, как однажды выразился К. Маркс, работают чувства-теоретики. Для подлинной культуры смеха характерна, например, избирательность, четкое разграничение того, что может быть, а что не может быть осмеяно в принципе. Если индивид или аудитория смеются над всем, что представляется им в качестве смешного и не различают того, над чем в принципе смеяться нельзя (скажем, смерть, физические недостатки или нечто требующее глубокого размышления, тяжелой интеллектуальной работы и т.д.) может и должно быть охарактеризовано как свидетельство недостатка общей культуры.

Плюралист, естественно, охарактеризует подобное требование как отсутствие юмора. Но он не может отрицать, что избирательность в современном смехе превратилась в целенаправленность. Кроме того, он должен ответить на выше заданный вопрос о том, кто в действительности смеется. И добавить еще ответы на вопросы о том, что является поводом для смеха, почему всегда и везде осуждается цинизм, почему цинизм столь широко представлен в современном юморе, почему в каждой культуре существуют санкции на нарушение ее норм, почему нечто для одних элементов социальной структуры является смешным, а другие оскорбляются, когда над этим смеются и, наконец, действительно ли все смешное комично? Перечисленные вопросы совсем не праздные и для эстетика, составляют основу научного поиска для социолога.

Самый общий ответ на все поставленные вопросы может быть один – смех, рассматриваемый под таким углом зрения, является не только орудием, но непосредственным социальным действием, направленным на формирование определенных социальных установок и закрепление в общественном сознании образов, способствующих современным социальным трансформациям.

Литература.

1. Гегель Г.В.Ф. Эстетика. В 4-х томах, т.1–4. – М.: Искусство, 1971
2. Карасев Л.В. Парадокс о смехе. // Вопросы философии, № 5, 1989
3. Подшивалкина В.И. Социальные технологии: Проблемы методологии и практики. – Кишинэу: Центральная типография, 1997
4. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. – СПБ: Алетейя, 1997
5. Спенсер Герберт. Физиология смеха. // Опыты научные, политические и философские. – Минск: современный литератор, 1998

Архів, сортувати за: Нові Відвідувані Коментовані