|
|
Андрей ДМИТРУК: УРА, АМЕРИКА, УРА! (Повесть-фарс), Киев, 1999
Хоть у китайцев бы нам несколько занять
Премудрого у них незнанья иноземцев.
Александр Грибоедов
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ЧИТАТЕЛЮ
Эту повесть нелегко дочитать до конца, если всерьез ужасаться всему, что в ней страшно, и беспечно потешаться над тем, что в ней смешно. Мудрое, ироничное спокойствие — вот чем следует вооружиться, приступая к чтению... если, конечно, фоном для вашего спокойствия будут сострадание и лютая ненависть. Адресаты этих чувств скоро станут вам известны.
Еще одно. Надо быть душевно глухим, чтобы крик боли принять за злобный вопль. А ведь непременно найдутся "патриоты", которые обвинят автора в ненависти к его родной Украине. Что ж! Тогда любая история болезни — пасквиль на больного, а не залог излечения...
И, наконец, последнее. Отнюдь не погибели, но освобождения от сатанинских чар и прекрасного будущего желает автор могучему, талантливому американскому народу.
Рецепт из журнала "C" ("Си")
...Ошпаренный объект вытереть насухо полотенцем, слегка натереть мукой в тех местах, где остались волосы, и опалить на огне. Затем живот и грудную часть разрезать вдоль, от паха до горла; вынуть внутренности, удалить толстую кишку, надрубив для этого кость; объект тщательно промыть в холодной воде. После этого позвоночник в области шеи разрубить вдоль. Объект посолить с внутренней стороны, поместить в термокамеру спинкой вверх; слегка смазать сметаной, полить с ложки растопленным маслом, подлить четверть стакана воды и закрыть в термокамере до готовности... Перед подачей на стол положить на разогретое блюдо гречневую кашу и посыпать сверху рублеными яйцами. Отрезать голову объекта; тело рассечь вдоль на две части, затем каждую половинку разрубить на поперечные куски, уложить поверх каши на спинку в виде целого тела и приставить голову (черепная крышка снимается и приставляется заново для доступности мозга). По традиции ресторанов "Си", блюдо украшают зеленью и цветами.
Комментарий Мертвого Танкиста
Чайлдовый мит, скажу вам я,
Не надо жарить ни за что;
Коль вымочишь его в вине,
Сырой съедобен он вполне.
— На концю конця? — растерянно спросил Тайрон Кресуэлл, и Мэри-Лу с готовностью засмеялась. Вместе с ней, столь же громко и охотно, рассмеялись триста тысяч счастливцев, обладателей рисипровизора*: во время программы полагалось бурно выражать свои чувства. Хохотали и сто избранных в киевской студии.
Кресуэлл поднял брови и озадаченно заморгал. Вернее, это сделал его виртуальный двойник, поскольку настоящий Тайрон в это время отнюдь не находился в Киеве, а в родном Балтиморе после очередного краткого бодрствования затворил за собой двери бокса "MD"... Но Мэри-Лу и триста тысяч ее соотечественников свято верили, что перед ними ломает язык, не в силах сложить простую фразу, сам знаменитый ведущий "Виктори-шоу"**, номинация "Омнисайент"***...
Конечно же, благодаря обратной связи рисипровизоров, Тайрон слышал хохот киевлян, и одесситов, и земляков Мэри-Лу — жителей города Узин, дистрикт Киев, регион Белая Церковь, — слышал и запутывался все больше.
— На конец в конце? Ньет? О-о... Конец на конец?..
Хлопая себя по бедрам, Мэри-Лу корчилась на стандартном матраце — как положено, сверхъярком, с огромными зелеными лягушками по голубому фону. Тесная комнатенка была пуста: лишь этот матрац, да бар-холодильник, да рисипровизор, на большее скопить не удалось; но чем еще наполнять жизнь узинской счастливице, офис-менеджеру местного отделения Фонда Зорбаса, если не сексом, пирушками, сном и игрой в "Виктори-шоу"? А вещи хоть дорогие, зато настоящие, из Метрополиса...
— О, йес, шур****! В конец концов, кто отвечай на менья?!
Смех Мэри-Лу перешел в хриплый визг, затем в икоту. Забавнее всего были эти обыгрыши двусмысленного слова "конец"...
— Ванс мор*****, последни, говору вопрос: как ест имья на жена Президент Кеннеди, котори после смерти на муш вишьел замуж эгейн******, за гречески бизнесмен? Как звал на имья жена Президент Кеннеди?!
Вопрос был, конечно, из самых сложных. Когда-то , в обязательной четырехклассной школе, как один из важнейших предметов, Мэри-Лу зубрила историю Мирового Государства, заучивала напамять имена его Великих Президентов: Отец-Основатель Вашингтон, Отец-Освободитель Линкольн, Победитель Западной Империи Зла — Рузвельт, Победитель Восточной Империи Зла — Буш... Кеннеди, кажется, тоже среди Великих. Но чтобы помнить имя его жены... Сурово! Слишком многого хочет Тайрон. Вот и эти, в студии, мнутся. Старуха с разноцветными волосами поднимает дрожащую руку, Кресуэлл разрешает ей говорить...
*От reciprocal — взаимный: "взаимновидящий". Все иностранные слова
в повести (или иностранные основы слов) — английские.
**Victory-show — шоу "Победа".
*** Omniscient — здесь "всевед, всезнайка".
**** Yes, sure — да, конечно.
***** Once more — еще раз.
****** Again — опять.
— Клеопатра!
Ведущий морщится, будто хлебнул уксусу, мычит и, присев, пухлыми ладонями хлопает себя по коленям.
— Ноу! Ньет правилно! Ван пойнт... одно очко ньет! Кто еще говорийт? Жена на Президент Кеннеди, ван оф * сами красиви женшини на твенти сенчюри**!..
Старуха — дура. Но Клеопатра — знакомое имя: кажется, была такая красавица, из-за нее воевали греки... а с кем? С викингами, что ли? Проще, кто-то там сделал здорового деревянного коня, и в его брюхо упрятали роту автоматчиков... Почему Тайрон не спросит про Клеопатру? Мэри-Лу ответила бы...
Не отрывая глаз от объемного экрана, она схватила с пола ядовито-зеленый флакон "Гринлаф"***, отхлебнула глоток и тут же дробно захихикала, словно ее щекотали. В последние дни реклама призывала пить именно этот стимулянт; сообщалось, что пьющий "Гринлаф" всегда беспечен и счастлив... нельзя же, в самом деле, спорить с рекламой, она всегда права! Мэри-Лу старательно хохотала, прикладываясь, — а в студии тем временем гости программы тщетно выкрикивали женские имена: "Скарлетт! Далила! Марсельеза!" (Вот уж о последней Мэри-Лу точно знала, что она француженка.) Люди теряли очки, выигрыш их уменьшался, — а уж если пойдут отрицательные очки, придется лезть в собственный карман...
Ну, вот, допрыгались. Тайрон снимает вопрос — и тут же снисходительно называет заветное имя. Ничего сложного, но поди знай!.. Сотня в студии и триста тысяч у экранов не сумели ответить. Сто избранных пригорюнились. Пока что сумма их проигрыша почти условна, — одна мировая единица, — но лиха беда начало...
Стиснув в руке флакон, Мэри-Лу предельно собралась для ответа на следующий вопрос.
*One of — одна из...
**Twenty century — двадцатый век.
***Green laugh — зеленый смех.
... — Ник Сероштан! Леди и джентльмены, несомненным лидером сегодняшнего гейма становится мистер Сероштан, город Вижница, дистрикт Буковина! Еще один, всего лишь один раунд, и он сможет претендовать на Главный Приз номинации!..
Одетый лишь в плавки, мокрый от пота, стоял Николай посреди региональной студии "Стар Пауэр"*, бывшего зрительного зала черновицкого театра имени Кобылянской. Стоял, торжествуя, тяжело дыша, потрясая над головой сцепленными в замок руками — а вокруг него под дикий рев труб и барабанный грохот скрещивались разноцветные лучи, узорные световые шары плавали роями, сталкиваясь и ослепительно взрываясь, вращались радужные спирали, простреливаемые длинными сполохами... Только что, сломав клешню шипастому, проворному роботу-крабу, Сероштан опрокинул противника на спину, молотом раздробил ему панцирь и достал из роботового брюха шар с очередной цифрой. Трибуны сатанели от восторга, их вопли, свист и топот перекрывали даже чудовищную музыку...
Соперников в студии у Николая не осталось. Самый суровый, родом из Переяслава-Мазепинского, пилот ретро-самолетов для воздушных R-битв, сломался еще на втором раунде, не сумев вытащить чурбак с цифрой из-под циркульной пилы — чурбак разрезало пополам, заодно отлетела кисть руки пилота... Предпоследнего из игроков, шустрого одессита, явно скрывавшего свою национальность от Всемирной Лиги Сиона под фамилией Пилипчук, одолели крокодилы в бассейне. Теперь опасность представляли только зрители — в студии ли, у рисипровизоров: если единственная оставшаяся цифра девятизначного номера будет угадана ими раньше, чем Николаем, значит, все игры со смертью теряют смысл, и плакал Главный Приз номинации "Стар Пауэр"...
Ведущий, элегантный Алан Максименко, с пятнами крови на белом фраке, перекрикивая трубы и барабаны, на своем хорошем американском возглашает:
— Итак, леди и джентльмены, девятый, последний раунд! Мистер Ник Сероштан против Адского Будильника!..
Разом обрываются кошмарная музыка и вакханалия света. В наступившей тишине, в луче одинокого прожектора, падающем с потолка, двое свирепого вида чернокожих в набедренных повязках, оскаливаясь и вращая белками глаз, хватают Николая под руки и тащат к огромным напольным часам. Выше человека, в полированном, темного дерева футляре, часы похожи на антикварные, но у них лишь одна, причудливо-витая стрелка, и цифр не двенадцать, а десять, зловещих готических очертаний; десятая, верхняя цифра — ноль. Адский Будильник облеплен деревянными скульптурами демонов и летучих мышей. Стрелка замерла на единице.
*Star Power — Звездная Сила.
Страшно гримасничая, бормоча и приплясывая, тремя парами широких ремней, вроде авиационных, негры накрепко пристегивают Сероштана к Адскому Будильнику. Ремни прикреплены на задней панели часов. Руки Николаю притягивают к бокам, перехватывают плечи, ноги в коленях... полная беспомощность! Глядя на своих стражей, Ник вдруг ощущает слабую надежду на помощь... что, если перед ним — единоверцы?! Пусть чуть ослабят хватку ремней... Словно пароль, шепчет он молитву Легбе, богу всякого начала:
Пусти меня, Папа Легба, открой мне пути,
Пусти меня, Папа Легба, дай мне войти...
Никакого ответа. Может быть, это и не настоящие негры, а свои же земляки в виртуальной плоти — преобразились для такого случая... Ну, своих просить бесполезно, не помилуют.
По сигналу Алана часы начинают идти с гулким, хрипловатым стуком, напоминающим о старинных замках и привидениях. Черная стрелка сдвигается.
— У тебя есть минута, Ник... нет, уже только 55 секунд! Когда стрелка дойдет до нуля, я бы не хотел оказаться на твоем месте...
... — Нау*, мои дороги, сами болшой этеншен**! Как это у вас говорийт? Корсарски рулетка? Ньет, — комисарски рулетка?..
Тайрон откровенно кривляется, но те, в киевской студии, подобострастно хохочут. Каждая дура хочет понравиться ему... вон как повыряжались! Как же, не видел он у себя, в Метрополисе, пришпиленных к плоским задницам бантов "рейнбоу"***, по которым все время текут переливы красок!.. Но гусарская рулетка — это сурово. Это суперигра, в которой достаточно ответить на один вопрос, чтобы списать все потерянные и отрицательные очки предыдущих раундов и взять Главный Приз номинации "Омнисайент".Только если уж тут проиграл — не обижайся. Будь ты в студии или у рисипровизора, платить придется очень дорого. Цену назначает компания "Виктори-шоу", хозяйка всех конкурсных программ в мировом эфире. Продашь вещи, квартиру... а если нехватит этого, то и самого себя Фонду Зорбаса! В конце концов, не хочешь, не играй. Священные Права Человека превыше всего...
* Now — сейчас.
**Attention — внимание.
*** Rainbow — радуга.
— Велл*, кто ньет рискуй, не пей шампанско!.. Кто-то говорийт на меня — "да"?..
И тут бес подтолкнул Мэри-Лу рискнуть. Уж такой беспросветной, амебно-ничтожной показалась ей узинская жизнь, с нудной службой, с квартиркой этой, тесной, будто сортир, с погаными ласками шефа, после которых приходится пускать в ход вибромастурбатор, и еженощным улетом от гипнарка... ей-богу, уж лучше к родному Зорбасу! Если не вся я, так, может, хоть почечки мои, поганым "Гринлафом" травленные, впервые ощутят прелесть добрых напитков, служа какой-нибудь изнеженной леди из Иллинойса!..
Фу ты, хрен свинячий! Студийное действо в очередной раз прерывает реклама — тех самых вибро, утешителей одиноких женщин, аппаратов от фирмы "Эмманюэль". Во весь экран показано, как грудастая роскошная блондинка, визжа от блаженства, пользуется мастурбатором... крупнее, еще крупнее... и — разверзаются райские картины вместо потолка, блондинка лицезреет сразу всех буддийских и индуистских богов; боги рукоплещут и осыпают ее цветами лотоса. Вот что может наш "Эмманюэль"! По двадцать раз на дню одно и то же, вибро и противозачаточные... Не передумать бы! Не успеть бы передумать! Боги... рай... Главный Приз...
Лишь только погасла реклама, Мэри-Лу броском приложила ладонь к экрану — и тут же завертелись искристые шары и колеса в студии, посыпался веселый пляшущий перезвон, музыка гномов... Есть! Она первая! Струсили разряженные бабы у помоста, где прыгал, заламывая руки, толстый Кресуэлл в своих расшитых подтяжках; триста тысяч промедлили у рисипровизоров — мужья одергивали жен, жены мужей, матери детей оттаскивали от роковых экранов...
— Не может бийт! Велл, кто ест такой смели?! Ай лисн ю**!
— Я, — со сразу пересохшим горлом сказала Мэри-Лу. — Проще, я хочу в гусарскую рулетку.
— О, кто ви ест, храбри амазонка?
Она пролепетала свое имя, адрес и номер в "Уорлднете"; кажется, Тайрон не расслышал название города, а может быть, продолжал издеваться:
*Well — ну...
** I listen you — я слушаю вас.
— О-о, мисс Мэри-Лу Тищенко из город Зюзин, регион Вайт-Черч! Ледиз энд джентльмен, ваши эплез*! (Вялые хлопки завистниц из студии. Тайрон становится нарочито таинственным и грозным, его палец уставлен с экрана прямо в переносицу девушки.) Бат**... Ви знайт услови? Ви сейчас долшен подписайт с нами один контракт, оушен сериозни! Ви понимайт, мисс Тищенко?
Она понимала и кивнула. Мини-камера, встроенная в рисипровизор, уже передавала туда, в Киев, на громадный экран за спиной Тайрона, объемное изображение Мэри-Лу. Торчат углами скулы на квадратном веснушчатом лице, нос приплюснут, под колтуном пестро раскрашенных волос — близко сидящие, водянистые глаза. Да, вид не товарный... Что у нее классное, так это задница — но не поворачивать же ее к объективу!..
По экрану в студии ползет английский текст, его читает вслух — нет, не кривляка Тайрон, а робот-диктор с безупречным выговором. Мисс такая-то, в дальнейшем Играющая, в случае проигрыша обязуется выплатить телекомпании "Виктори-шоу" сумму в... (Щелчок — робота остановили — вопрос Кресуэлла: "Сорок тисяча не ест много?" — "Нет, много не ест", кивает Мэри-Лу, поскольку суммы в одну, сорок или пятьсот тысяч МЕ для нее равно недостижимы.) Обязуется выплатить сумму в 40 000 МЕ, форма расчета любая; в случае отказа Играющей платить проигрыш, телекомпания оставляет за собой право требовать его через суд в любом эквиваленте, согласно действующему законодательству...
Она снова прижимает ладонь к рисипровизору. Вместо подписи — дерматоглиф, неповторимый узор линий. Через суперпьютерную сеть "Уорлднет" за пять минут можно найти любого человека на Земле, а офисного серва***, наверное, еще быстрее.
— Велл, ми мошет начинай!
... От природы сильный и обезьянье-ловкий, Николай догадался напрячь все мышцы и надуть живот, когда его пристегивали к Адскому Будильнику. Но негры постарались на совесть; да и ремни, будто наждачные, так и жгут, едва пытаешься выскользнуть... Вытерпим. Лучше ободраться до мяса, чем потерять жизнь.
Словно из пустой бочки, тикают проклятые часы. Сколько еще там осталось, затылком не увидишь. Он извивается, стараясь ужом выбраться из западни... и вдруг отпускает матерное словцо. Сорвана кожа, теплая струйка течет по запястью.
* Applause— аплодисменты.
**But — но...
*** От service — служба; а может быть, и от servitude — рабство.
— Утебя еще семнадцать секунд, парень, — любезно сообщает Максименко.
Николай быстро шепчет молитву Огуну, Владыке Железа, покровителю машин, хозяину всех на свете соревнований:
Огун Бадагри,
Воитель кровавый,
Громы обрушь,
Громом греми...
Должно помочь — тем более, сегодня четверг, день Огуна. Потому что больше обращаться не к кому.
Сероштан знает, ему втолковали перед началом гейма: никто не вмешается, не перережет ремни, не остановит Адский Будильник. Он простой, неученый человек, привык работать руками, не головой, — но выучил накрепко с детства: Мировое Государство не любит проигравших. Неудачники обречены, им незачем жить. Глубокое звериное чутье подсказывает Николаю, что любезность ведущего лжива. Вот так же, с приклеенной улыбкой, будет наблюдать лощеный красавец Алан за муками Играющего... покуда новые капли крови не шлепнутся на белый фрак. А уж как обрадуются те, на трибунах! Их почти не видно, лишь ряды светлых пятен — лиц — угадываются в полутьме зала; но Сероштан чует: люди не хотят, чтобы он выиграл и остался жив. Они пришли за другим. Им надоело ждать развязки. Чем скорее и чем кровавее будет гибель Играющего, тем лучше!..
Надо набраться силы для решительных действий — и заодно попросить богов смерти, Барона Самеди и Барона Семетьера, не звать пока что их верного раба в загробное царство... Ну, поехали! Стерпев неистовую боль, рывком освобождает он правую ногу, каменно-твердой крестьянской пяткой лягает футляр часов. Раз, другой... Это и вправду дерево, старая работа! Еще, еще... Подается тонкая доска. Трещит. Провалилась! Теперь — попятиться, присесть, выскользнуть из ремней...
Все то же древнее вещее чутье надоумило: освободившись, не вскакивать. Так он и замер, сидя на корточках в пустом футляре, с тикающим механизмом над головой.
...Гром! Словно две ладони ударили по ушам, едва череп не треснул. Спрятанная в механизме за циферблатом, как раз на уровне затылка Николая, толстая трубка выстрелила картечью. Да, это было бы желанное для всех зрелище: голова, снесенная по нижнюю челюсть, разлетающиеся мозги...Алан предусмотрительно держится в стороне, трибуны же вне опасности — силовой барьер перед ними задержал свинцовых шмелей, вот они лежат козьими шариками на слабо освещенном полу...
— Цифра! — кричит, картинно простирая руки, ведущий. — Последняя цифра, Ник! Неужели ты уступишь кому-нибудь свою победу — сейчас, после всего? Уступишь свой выигрыш, Главный Приз номинации "Стар Пауэр"?! Да ты должен за него глотку всем перегрызть! Ну?! Цифра!!.
...В студии "Омнисайент" происходят быстрые и чудесные перемены. Тайрон Кресуэлл на своей круглой, подсвеченной изнутри подставке поднимает руки, словно дирижер, и — лопается в высшей точке изгиба полукружие гостевых трибун. Две дуги расходятся, обращаясь концами друг к другу, — все пространство зала словно взято в скобки, а между ними из ничего формируются декорации. Это дощатый помост, а за ним, на заднике, нарисован старинный железнодорожный поезд, окутанный клубами белого неподвижного дыма... Звучат первые аккорды бессмертной, с детства памятной музыки. На задней, выступающей площадке последнего вагона стоит гибкая, тоненькая мулатка с зонтиком; у ног ее отбивают лихую чечетку, между делом кувыркаясь через головы, приземистые двойняшки-негры в клетчатых пиджаках, в ботинках с белыми гетрами...
Студия свистит и топочет. Один негр подкидывает другого, и тот, извернувшись, застывает в воздухе. Два танцора превращаются в один черный вопросительный знак.
— Ви все учил в скул*, по истори култур Мировой Государство, десьят лючи мюзикл на все времья и народи?
— Да!! — надрываются сто глоток в студии и триста тысяч у рисипровизоров.
— Соу**, ви знайт, что это ест за филм?
— "Серена... на... на... олне... олне... лины"! — горланит нестройный хор от Карпат до Луганска.
— О"кей! Тогда вопрос толко на мисс Тищенко. Как ест фамили эти два гениални блэк*** степист, оушен извесни эбаут **** сто лет назад? Сайленс*****! Ми слюшайм толко мисс Тищенко! Нау, она скашет два слов — и полюшит Мэйн Прайз******, котори даст щасте за вес жизн!.
*School — школа.
**So — итак...
*** Black — черные.
**** About — около...
***** Silence — молчание.
****** Main Prize — Главный Приз.
...Кожа на правой икре Николая словно рубанком стесана, кровь бежит струей, — а тут, на хрен, угадывай цифру... легко сказать! Где же она, на чем написана? Что теперь делать — лезть в развороченное нутро Будильника, там искать? Цифра...
Вот сейчас какой-нибудь городской хлюпик, вечно торчащий у рисипровизора, — бледная немочь какая-нибудь, офисный серв, только и умеющий, что разгадывать ребусы "Виктори-шоу", просигналит на студию и скажет цифру, последнюю в заветном девятизначном номере. Увидит, дерьмо проклятое, на своем экране то, что он, Николай, не может разобрать, стоя рядом. И все!.. Вмиг растает Главный Приз, который один лишь может оправдать всю дерьмовую жизнь механизатора-овсовода Ника Сероштана. А тогда — хоть вниз башкой с пышного фасада театра Кобылянской... Помогите же мне, великие лоа, Змей Дамбалла, Радуга Айда-Ведо, и Папа Легба, и ты, Громовик Шанго! Я обещаю вам десять петухов, а если надо, то и другие, тайные жертвы...
Спокойнее, Ник. Спокойнее. Тишина все еще царит в студии, и один лишь круг света от прожектора лежит среди тьмы на тебе, на дымящихся часах... Думай!
Зритель может угадать? Конечно. Таковы правила. Но ведь зрителю не дано лазить в часовой механизм, копаться там... Значит, разгадка наверху. Ее легко увидит каждый. Так,так... Здоровенный, точно шкаф, Будильник с проваленной внутрь передней доской. Циферблат разворочен, — но уцелела дурацкая витая стрелка, и она указывает...
— Ноль! — во всю грудь крикнул Николай. — Ноль последняя цифра! Проще, зеро...
С ревом и свистом из пола вырываются огненные фонтаны — зеленые, синие, золотисто-красные. Их раскинутые струи превращаются в крылья... Лебеди, сверкающие лебеди кружат в высоком старинном зале, озаряя лепной потолок, и навстречу им слетают охапки искристых цветов, какие-то феерические ладьи с хорами поющих ангелоподобных существ... Потом все закрывают падающие цветы. Лунные лилии, солнечные лотосы, радужные розы сплошным шатром сплетаются над победителем, вокруг него...
Сквозь голоса небесного славящего хора еле слышен шум аплодисментов, подобный далекой буре в лесу. Уцелел парень, не порадовал разбрызганными мозгами — жаль; ну, да черт с ним, разрядимся, бурно радуясь победе!.. Не в силах облечь ощущаемое словами или хотя бы четкими мыслями, Николай чуял отношение трибун... но не подавленность, а боевой азарт охватывал его. Дурейте, дурейте, сволота! Главный Приз "Стар Пауэр", самой суровой номинации "Виктори-шоу", можно сказать, почти в кармане. А может быть, и не только этот Приз...
То, что теперь, по правилам игры, предстояло Нику, было, возможно, поопаснее, чем плавание в крокодильем бассейне или поединок с Адским Будильником. Но Сероштан ощущал себя вполне готовым к новой, еще более жестокой борьбе. С помощью великих духов вуду, до сих пор неплохо помогавших ему, он вырвет у судьбы все возможные награды. Если понадобится, то и ногтями, и зубами. Вырвет!..
...Мэри-Лу ошарашена, словно на нее упал... нет, не кирпич, а по крайней мере астероид из доброго старого фильма "Армагеддон"! Только удар последовал не снаружи, а изнутри — сокрушительный взрыв счастья. Вот так бы и лопнула, разлетелась на мелкие кусочки!
Памятуя, что на нее сейчас смотрит вся страна, Мэри-Лу преодолевает свой ступор и реагирует именно так, как положено во время "Виктори-шоу", то-есть, разражается истошным индейским визгом. Бог СИДС и Фрайди! Фрайди Аладжа, черный пророк! Дважды в неделю она бегает на его духовные сборища — попеть псалмы, попрыгать, кучей пофакаться с братьями по вере... не то, чтобы верила сама в божественную миссию Фрайди, а так, на всякий случай. Вдруг и вправду есть этот СИДС! Оказывается, есть. При каждом удобном случае проповедник нахваливает своих, негров: дескать, Адам и Ева были родом из Африки, и самые лучшие спортсмены — черные, и певцы, и музыканты... И об этих братиках говорил; и пела Мэри-Лу с другими членами общины, там, во Фрайдином прэер-хаузе*, и отплясывала "Чаттанугу-чучу"!..
— Велл, мисс Тищенко! В кусарски рулетка ньет можно ждат! Имейт толко десят секунд! Нашинайм каунт**!..
В гусарской рулетке ведущий не повторяет вопрос и даже отдаленно не намекает на ответ. Программа хочет выигрывать. Хочет, чтобы мы продавали квартиры и самих себя. Сейчас она им вставит, засранцам...
Легко перекрыв первые, мелодично-гулкие удары таймера в студии, Мэри-Лу торжествующе кричит:
— Братья Николас!
...Там, на скамьях, вновь образовавших полукруг, открытый в сторону Тайрона, народ вопит, отбивает ладони. А мисс Мэри-Лу Тищенко в своей узинской квартире глушит "Гринлаф", залпом осушает целый флакон. Быстро миновал восторг. Не привыкла Мэри-Лу разом думать о двух вещах. Пока шла игра, рвалась к победе. Теперь вот — вспомнила, во что может обойтись ей, победительнице, получение Главного Приза, какой страшный "раунд" еще впереди, и ревет глухо, обшаривая недра бара, ища, чем бы поскорее и посильнее себя одурманить — до следующего дня...
* Prayer-house — молитвенный дом.
**Count — счет.
II. Июньскоебеспощадное солнце множилось в радужно-зеркальных гранях куба, водруженного посреди Крещатика. Говорят, и в прошлом веке здесь были какие-то теле- или радиостудии... Выходя, Дан Барабин не спрятал яркий сертификат "Виктори-шоу", а вставил его в нагрудный карман. Кругом возносились дворцы элитного района OFA — туземца-укро тут могли остановить на каждом шагу...
Из относительно прохладной тени рисипростудии Дан шагнул будто в самый центр сухой разогретой сковороды. Напротив, через широкую фарфорово-гладкую дорогу, за оградой из мраморных блоков буйно цвел тропический сад; громоздились над ним, от Бессарабки до Индепенденс-сквер*, фронтоны, один другого пышнее, с могучими белыми колоннадами и скульптурными фризами, с балконами-галереями на плечах гигантских кариатид или романскими зубчатыми башнями. Размах царский, да населения — горсть: по этажу на каждое семейство полноправных граждан мира... Правее, на горе, стояла над всем районом красно-коричневая усеченная пирамида; венчали ее две литеры, днем сверкавшие хищной зеленью, а ночью горевшие таким же светом: MD... Громадина эта, для туземцев особенно запретная и манящая, словно переглядывалась с туманным ступенчатым зиккуратом над Печерском — украинским отделением Единого Мирового Банка — и с подобным Парфенону офисом Фонда Зорбаса, увенчанным серебристой чашей, антенной силовой защиты района...
Барабин отер лоб, провел рукой по мокрым, будто из бани, волосам... Ну и денек! Впрочем, жара — далеко не самое неприятное. Первая бурная радость по поводу собственной победы в сложнейшей из номинаций, "Ворлд Сэйдж"**, сразу пригасла, как только Барабин осознал последствия выигрыша. Страхи игроков не только не оканчивались с шумным триумфом в студии, но намного вырастали: ведь теперь каждому из победителейпредстоялаборьбас двумя другими. И не в стенах рисипровидения, а на просторах Мирового Государства; беспощадная, смертельная борьба!.. Для того-то и проводились, и заканчивались одновременно соревнования "Омнисайент", "Стар Пауэр" и "Ворлд Сейдж". Главный Приз был один на всех, выдавали его в Метрополисе; если до генеральной дирекции "Виктори-шоу" добирались все счастливцы, награда делилась натрое. Поэтому, для пущего азарта зрителей и участников, призерам предлагалось помешать друг другу достигнуть цели... помешать любыми средствами, вплоть до крайних. Окажись в Метрополисе два чемпиона номинаций, им досталось бы не по трети, а по половине Приза. А уж если бы кто-то один переломал ноги или вышиб мозги двоим соперникам... По заверениям "Виктори-шоу", такого человека ожидала просто божественная участь, исполнение самых безумных желаний.
* Independence-square — площадь Независимости.
**World Sage — Всемирный Мудрец.
...О Господи, какая же он, Дан, слабодушная тварь! Вполне мог бы не давать это обязательство, по сути, равное обещанию наложить на себя руки. "Я, Даниил П. Барабин, 2018 г.р., номер в "Уорлднете" 4500784 ukro/ki/B, гражданин четвертой категории, статус сервов, незадействованный, реализуя Священные Права Человека, освобождаю все правоохранительные органы Украины и всего Мирового Государства от необходимости защищать мою жизнь..." Не подписал бы, и конец! Пускай те двое, Тищенко и Сероштан, хоть на куски друг друга режут — а он под охраной полиции!..
Не только мямля вы, Даниил Павел, но еще и круглый дурак. Не подпиши вы обязательство, не видать бы вам и Приза — хоть целого, хоть трети...
Ну и хрен с ним, с Призом! Жизнь дороже...
А зачем же тогда встревал, пудель?! Мог ведь и не высовываться, вообще не выходить на "Виктори-шоу"...
Нищета, брат, и не на такое толкнет. С тех пор, как отменили в четырехклассных школах для аборигенов преподавание всех языков, кроме американского, не часто Барабин ест досыта. В общем, поздно теперь горевать. Принимай свою судьбу...
Да чего, в самом деле, стоит убогая жизнь без единого просвета впереди? Нашел, за что держаться... У тебя нет шансов — ни одного! — выбраться когда-либо из нужды, из ночлежки, из кошмарной экономии на самом необходимом. Нет надежды пустить в "Уорлднет" Книгу Книг. Ничего нет и никогда ничего не будет — кроме зыбкой нынешней возможности схватить Главный Приз...
Неприметно для себя Дан добрел до угла бульвара Шевченко, где напротив старинной, хорошо отреставрированной биржи OFA (в прошлом — Бессарабского рынка) высился непропорционально большой для своего круглого постамента, тяжелый, будто египетские колоссы, памятник Первому Истинно Украинскому Президенту (сокращенно ПИУПу).
Присев на скамью в тени статуи, Барабин нервно закурил. Соперники его пугали до обморока. Эта Мэри-Лу, какая-то жуткая, квадратная лохматая баба... и бугай-аграрий с Буковины, который и без оружия, одной левой может сломать тощую шею Дана! Что может поделать против них хлюпик, безработный учителишка? Наверняка и узинская стерва, и этот антропоид из Вижницы уже снимают с "Уорлднета" карты местности, расписания мобусных рейсов, прикидывая в меру умственных сил, кто из конкурентов какой дорогой будет добираться до Бориспольского космопорта. В крайнем случае, если не удастся прикончить друг друга по дороге в Борисполь, — все трое наверняка полетят одним, ближайшим рейсом орбитера, т.е. послезавтра. Это оговорено в контракте: билеты, великодушно врученные чемпионам сервами "Виктори-шоу", у всех на послезавтрашний орбитер. Вполне может быть бойня в Космосе.
Дан болезненно усмехнулся, представив себе фермера почему-то в виде рыжего Кинг-Конга, душащего его длинными косматыми ручищами прямо в салоне орбитера. Интересно, вмешались бы бортпроводники? Ох, вряд ли... Они, должно быть, проинструктированы насчет искателей Приза...
Боже, что за чепуха! Со дня рождения Барабин знает этот памятник, неуклюжую глыбу розового полупрозрачного гластоуна на пьедестале, уцелевшем после низвержения статуи коммунистического вождя. Но лишь теперь вдруг Дан заметил, насколько, в сравнении с фотографиями, заглажено лицо ПИУПа и подчеркнут его выпяченный подбородок...
...Как прыгают мысли! И сигарета с долей гипнарка не успокаивает. Что делать, что делать, что делать?! Хрен с ним, с целым Призом, — ему, Дану, хватит и третьей части. Никого он не будет убивать, даже пытаться не станет... разве что в порядке самозащиты. Спастись бы, долететь бы самому...
— Ну, чого тут був розкурывся, кэтлына* ты погана? Ридать** тебе булы не вчилы, чи шо? Нэ бачиш?..
Этого следовало ожидать, столь вольно закуривая и садясь в центре города. Жирный фолкполисмен***, неистово потея в своей черной рубахе с аксельбантом, пускает зайчики серебряным трезубцем на фуражке. Рука его устремлена к внушительному знаку OFA, подвешенному над перекрестком бульвара и Крещатика.
Внутренне дрожа самым позорным образом, чувствуя, как пересыхает во рту, Дан лепечет совершенную чушь:
*От cattle — скот.
**Отread — читать.
*** Folkpoliceman — народный полицейский.
— Я бросаю пепел в урну, офицер; видите, здесь чисто...
— Та мени до сраки твоя урна! Ты мени сэй*, як ты сюды був пролиз, га?..
— Я выиграл "Ворлд Сейдж", офицер; вот мой сертификат...
— Я тоби твой сретификат знаешь, куды буду засуну?! А ну, геть аут** отсюда!..
Как всегда в подобных случаях, ненавидя себя за трусость и пытаясь ее преодолеть, Барабин встает и уходит. О нет, он вовсе не спешит; прохожие не должны заподозрить истины. Никто не гонит худого, сутулого серва с нервным вислоносым лицом и ранней лысиной, в мятом стареньком офис-костюме. Просто он встретил на прогулке знакомого фолкполисмена, обменялся парой слов и спокойно идет дальше. Вот, еще и ручкой приветливо помашет офицеру...
Стараясь и вправду успокоиться, Дан зашагал к остановке мобуса. Он понял, чего ему нехватало — встречи с отцом.
III. ...Ой, зів"ю вінки та й на всі святки,
Ой, на всі святки, на всі празники!..
Самые красивые девчата, отобранные среди рэгеров***, тщательно вымытые и накормленные, причесанные и подгримированные, в вышитых сорочках, сидя на траве, сплетали венки из полевых цветов и громко, дружно, хоть и не очень стройно пели.
Ник Сероштан, скучая за рулем своей дряхлой "Таврии Супернова", вымененной им пять лет назад у безработного серва на свиной окорок, невольно заслушался и засмотрелся. Щемило в нем от этой песни; дыхание перехватывало и просились слезы, будто хватил крепкого питья. В детстве Ник ее слышал, что ли?.. Мать ли, изломанная работой на помещика-укро из "золотой тысячи", пела своим тихим, надтреснутым голосом? Бог весть. Зеленая неделя... Троица... Тихо нежится душа...
Там, внизу, под насыпью шоссе, в окружении полей размером с простыню и черт-те из чего сколоченных хибар рэгеров, у края поросшего тростником озера-болотца лежало показательное село. Вернее, целый маленький почти естественный ландшафт ярко зеленел, пестрел цветами и блестел водой — во все это были вложены деньги туристических фирм. Смешанный лесок граничил с мягким ромашковым лугом, от опушки вилась тропа, превращаясь в единственную сельскую улицу.
*Say — говорить, сказать.
** От get out— пошел вон.
*** От rag — лоскут; "лоскутники".
Вторая группа девчат, поставленная режиссером на поляне посреди леска, но видимая с шоссе не хуже, чем первая, пятилетнюю малышку сплошь одевала зеленью, древесными ветвями, оплетала диким виноградом. Вот на выбеленную солнцем головку девочки водружают пышный венок из свежих листьев клена — и поют, поют...
Ник напоролся на этот аттракцион под Козятином. Дорогу перегораживал серый атлантский слайдер; два солдата Корпуса, привалясь спинами к своей огромной машине, мирно покуривали, но руки их лежали на подвешенных перед животом кобурах бимеров.
Проезда покорно ожидало несколько ободранных допотопных мотоциклов с фанерными или плетеными из лозы коробами вместо колясок — в этих коробах зажиточные рэгеры перевозили свой урожай. Благоухая все отчетливее, стоял ветхий грузовичок, полный коровьего навоза.
За квадратными же плечами и гребнистыми шлемами атлантов, за слайдером вздымались черно-серебряные глыбы правительственных джамперов. Шоссе плавно сворачивало, поэтому Ник хорошо видел сановных зрителей, стоявших у левой обочины, со стороны села. Впереди всех — руки за спиной, грозные седые брови растроганно подняты — приглядывающий за Европой сенатор Мирового Государства, дородный румяный старик в сине-красно-белой тоге до пят, с чеканным орлом на нагрудной цепи из звезд. Вокруг толпятся чиновники рангом пониже, блестя золотым и серебряным шитьем камзолов, бахромой зажатых под локтями треуголок, орденами, драгоценными ножнами шпаг. Почтительно отступив, застыли клерки в черных с серебром кителях; каждый держит возле уха мигающий огоньками уником. А сбоку, над самым склоном насыпи, в позе старательного гида, то и дело обводя рукой видимое, частит по-американски премьер-министр Украины. Нику стало жаль премьера, взъерошенного и мокрого от пота, в нелепом мундире с врезающимся в щеки сине-золотым стоячим воротником.
... Еще перед конкурсом, в Вижнице,Сероштан сделал все, как следует. В духе родного ритуала Рада, принес петуха на домашний алтарь и козла — на алтарный камень пе в городском храме-унфоре. Под надзором старого жреца-унгана Свирида Тарасюка долго молился божествам-лоа и духам почитаемых предков — гови. Должно повезти; все должно удаться, но... Как трудно пересилить всосанный с молоком матери страх перед этими камзолами, мундирами, холеными брезгливыми лицами боссов, стволами их бимеров! Он уже готов отступать, бежать, поворачивать назад. Он дрожит перед возможностью самого легкого обыска, самых формальных атлантских вопросов. И, может быть, развернулся бы сейчас прямо посреди шоссе, — если бы такой разворот не выглядел бы откровенным и весьма подозрительным бегством... Тем более, что еще одну, ох, и опасную штуку выкинул Николай в Вижнице. Кое-чем запасся...
...Ой, ми були у великому лісі,
Нарядили куста, як зеленого кльону,
Нарядили куста, як зеленого кльону, —
Вийди, господарю, із нового покою!
Малышку в листьях, действительно, живое подобие дерева или куста, старшие голосистые подруги ведут селом. Вдоль улицы белые, с расписными ставнями, дома под черепицей утоплены в листве садов, заслонены грубо-роскошными мальвами, подсолнухами, обнесены романтическим тыном с перелазами. Дети, толкаясь, заходят во двор; навстречу из дверей — показательная семья, длинноусый хмельной муж в синих шароварах приплясывает, нарядная баба с кружками румян на щеках несет сласти на подносе, кланяется...
Сразу после игры, получив сертификат победителя и билет на орбитер, Николай бросился в ближайшую кабину "Уорлднета" — и уже через пять минут знал, что его главная соперница, чемпион "Омнисайента", узинская секретутка Мэри-Лу Тищенко, естественно, летящая тем же рейсом, может успеть к отлету, если прибудет в Киев не позже, чем в четыре часа послезавтрашнего утра. Может быть, мисс Тищенко уже заказала место в мобусе до Белой Церкви? Ну, разумеется! Предусмотрительность — черта офисного серва. Ночь она пробудет дома, а утром, в 11.00, не торопясь, выедет в Вайт-Черч. Что ж, мы встретим...
С другой стороны, место в мобусе может быть заказано лишь для отвода глаз. Для "Уорлднета". Бабы — хитрые твари, хитрее любого мужика. При наличии денег можно сесть на попутный слайдер, при наличии знакомств — добраться до столицы в машине приятеля, при желании подставить передок фолкполисмену — на полицейском джампере, и т.д. Но все же, встречи с Ником ей не миновать. Прежде всего, потому, что баба наверняка чувствует себя не только дичью, но и охотником. Она жадна и захочет отвоевать весь Приз. И, как бы ни была глупа, поймет, что, скорее всего, ее будут ждать на белоцерковском паркинге. Подготовится к встрече по-своему. А мы — по-своему...
Этого хлюпика, "Ворлд Сейджа", безработного учителишку Барабина, Сероштан и в расчет не брал. Наверняка, тому хватит третьей части Приза; постарается неприметно, мышкой проскользнуть в орбитер и сидеть там, сжавшись, до конца... Ну, конец мы ему устроим задолго до посадки. И хер с ним, не до него... Главное — баба. От нее можно ждать сюрпризов...
Слава тебе, Папа Легба, отец всех затей и предприятий!Премьер ведет сановную "экскурсию" дальше по шоссе, туда, где с насыпи широкая деревянная лестница с резными перилами спускается в центр села. Там, перед макетно-чистенькой трехглавой церквушкой, у длинного, покрытого свежей скатертью стола под яблонями, будут взбивать пыль гопаком парни и девушки в народных костюмах, с венками на головах. Высокие гости за столом отведают борща и жареной свинины, крестьянского хлеба и вареников с вишнями; из старинных граненых стаканчиков примут "домашней", поражаясь ее вкусу и крепости. А танцоры и певцы станут веселить едоков и ждать — когда можно будет скопом навалиться на объедки...
Ну, вот, порядок. Спустилось вельможное панство к столу... Отползает с пути грузный, весь в атлантских эмблемах (орел на земном шаре) слайдер, робко трогаются в путь мотоциклы. Лишь навозный грузовичок, попыхтев, остается на месте — так выразительно погрозил кулаком в его сторону солдат. Хозяева мира не любят резких запахов.
... После гейма Ник долго мучил непривычные мозги, лежа без сна в номере черновицкой гостиницы "Буковина", ныне отведенной для аборигенов. Сквозь ветхие кирпичные, столетней давности стены долетали вопли уличной потасовки люпов*; серым сочился в грязное окно рассвет — а Сероштан все ворочался, прихлопывая слишком уж обнаглевших клопов, и соображал, как поступить. Наверняка, ни Атлантический Корпус, ни фолкполиция не станут специально преследовать финалиста "Виктори-шоу", стремящегося уничтожить соперников. Это противоречило бы Священным Правам Человека. Но, с другой стороны, именно у финалиста скорее, чем у кого-нибудь другого, может оказаться оружие; а за это любого гражданина такой, как у Николая, пятой категории, схваченного на федеральной трассе, да еще рядом с делегацией боссов, ожидает расстрел на месте. Стало быть, если узнают Ника, будут трясти и его, и машину с особым пристрастием... Если ты силен и удачлив, выкрутишься даже из атлантских лап; нет — подыхай. И правильно.
* Люп — здесь: от слова люмпен, т.е. деклассированный.
... Давеча в Вижнице, помолившись лоа и принеся все необходимые жертвы, Сероштан проведал пару стихийных рынков, где почти без надежды продать или обменять что-либо раскладывали прямо на земле свой жалкий товар рэгеры. Здорово он тогда обрадовал одного, почти голого, совсем отчаявшегося дедка из бывших университетских профессоров...
Крадучись, тронулся Ник вдоль правительственной колонны. Не зашуметь бы, не сделать слишком громкий выхлоп...
— Stop, jack! Hands on rudder! *
Так и есть. Они, родимые. Двое. Конечно, не те, что встречали при подъезде, но очень похожи. Собственно, атланты все похожи. Их делает близнецами не столько форма, призванная внушать трепет низшим категориям граждан, — все эти римские шлемы с гребнями, крабьи нагрудники с орлом, когтящим планету, наколенники, сапожищи на толстой подошве, — сколько выражение нечеловеческого превосходства в лицах, движениях, разговоре. Атланты не раздражаются и не гневаются; с одной и той же миной снисходительной скуки проверяют уникарту, рукою в серо-голубой перчатке дают затрещину недостаточно поворотливому туземцу или лучом бимера навскидку прожигают дыру в строптивом укро, так что внутренности вылетают сквозь спину. Доводилось Нику это видеть...
Склонив сине-красно-белую щетину гребня, солдат сует его уникарту в щель уорлднетовского тестера. Держа руки на баранке, Сероштан — тише воды, ниже травы — ждет и молится, чтобы его отпустили. Помоги, бог всех начал и концов, Папа Легба; будь для меня добрым Легбой Ати-Бон, а для них — темным, грозным Мэтром Каррефуром, отцом колдовства Легбой Кафу! Помогите, защитник всех крестьян Папа Зака, и ты, покровитель железа и машин, Огун Канканикан, Огун Батала, Огун Панама!.. Вот взяли бы да отпустили тихого, безобидного эгри-серва** на облупленной "Таврии"! Хрена собачьего они смотрят "Виктори-шоу", у них нидл-антенны OFA, аборигенной швали недоступные, у них программы прямо из метрополии... не узнают! Помогите, великие, вечные лоа... Наверное, я вам уже надоел.
— Велл, откривай... как ето? Багаджник!
Одним лишь указательным пальцем, обтянутым серо-голубой кожей, сержант роется в грязной проросшей картошке. А что, если им все-таки дают для ориентировки портреты чемпионов номинаций, самых вероятных носителей оружия? Очень даже может быть...
* Стой, парень! Руки на руль!
** Agri... — сокращение слова agricultural, сельскохозяйственный.
Вот и добрались до втиснутого в угол, покрытого отменным слоем грязи голубого пластмассового ведра.
— Что ест там inside? Open!*
Николай послушно, даже с некоторым заискиванием поднимает крышку — и... И происходит именно то, чего он ждал, на что изо всех сил надеялся, о чем второй день молил весь пантеон вуду.
Атланты дружно отшатываются. Рыжебровый сержант с очень белой крапчатой кожей заметно краснеет; у смуглого, латинской внешности солдата нервно дергаются холеные усы. Да уж, селедочку Ник у старика-профессора на вижницком блошином рынке купил ту, что надо! Видать, на свалке под магазином OFA злосчастный пан профессор выкопал бочонок этой расползающейся под пальцами рыбки с сокрушительным запахом...
Хлоп — с размаху сержант швырнул крышку багажника, чуть не разбил хлипкую Сероштанову колымагу.
— Get out, сволотш! Ехай бистро!..
Под громкую брань атлантов, в душе вознося хвалы наконец-то сжалившимся лоа, Ник бережно отъехал. Но долго еще казалось ему, что в багажнике, в вонючем селедочном ведре громко стучит на каждой неровности то самое — унаследованный от пращура, вынужденного воевать в чуждой украинцам, московско-немецкой войне, плоский вороненый пистолет ТТ...
VI. Худющему мужичку в обрывках синей робы птицы уже исклевали все лицо. Вернее, трупу мужичка... На собственных руках, прибитых гвоздями, был он привешен к толстому деревянному столбу посреди прямой грунтовой дороги. Кровь давно запеклась, мухи густо вились над телом. А справа и слева от места казни, разделенные грунтовкой, сплошными массивами такие стройные, молодцеватые, с желтыми нимбами вокруг черных лиц стояли подсолнухи, что Мэри-Лу срочно захотелось сорвать тяжелую голову цветка и выковыривать молодые семена. Но черта с два: между шоссе и полем тянулась бело-голубая, даже под солнцем сиявшая "струна", та, что могла разрезать тело не хуже, чем мощный лазер, и через каждую полусотню шагов висело в воздухе грозное спроецированное табло: "Property of United East Food company**", ниже — череп и кости.
Пять минут назад она вышла из попутной машины, допотопной "Волги" какого-то небедного рэгера, со снятыми сиденьями, чтоб возить груз, — сидела на мешке с яблоками... Сунула владельцу заветную зеленую карточку МЕ. "Волга" застреляла дымом и потарахтела дальше, а Мэри-Лу осталась на обочине, наедине с тишиной великолепного июньского дня, солнцем и трупом на столбе.
* ...внутри? Открыть!
** Собственность Объединенной Восточной Пищевой компании.
Казненный пугал не слишком, — на мертвецов современники мисс Тищенко насмотрелись, — лишь непрошенно думалось о собственном будущем. Нынешний украинский Кодекс о труде, построенный на уважении к Священным Правам Человека, соблюдал как право хозяина в любой момент без объяснения причин уволить работника, так и право любого трудоспособного гражданина искать себе работу. Конечно, лишившись службы, можно жить на пособие с "привязанными" люпами или воровать и грабить с "отвязанными" (впрочем, пособие таково, что и "привязанные" вынуждены промышлять); можно, сколотив шалашик на пустыре или заняв одну из тысяч пустующих квартир, стать рэгером и выращивать какую-нибудь дрянь на продажу. Но такой особе, как Мэри-Лу, привычной к определенному рабочему дню и гарантированной зарплате, одна дорога: если не в офисные, то хотя бы в хозяйские сервы. То-есть, на вот такое поле. Здесь, по крайней мере, накормят и дадут матрац в бараке. Правда, зато и контрактик подпишешь о полном своем отказе от защиты государства... и малейшее неисполнение хозяйской воли может кончиться порцией плетей или вот таким столбом... но, опять же, Священные Права соблюдаются строго. Не желаешь, не подписывай...
Все! Не думать о тяжелом. У нее, у Мэри-Лу, все о’кей, ее ждет в Метрополисе Главный Приз. Скажем так, она его себе почти обеспечила...
Поодаль, на проселке, была видна цепочка фигур в синем, медленно двигавшихся вдоль фронта подсолнухов, да еще на коне медленно ехал один в шляпе, должно быть, надсмотрщик. Пропалывают, что ли? Или вредителей обирают? Химия тут запрещена... Весь Узин давно знал: могучая "Юнайтед Ист..." купила здесь у правительства тысячи гектаров земли, очистила свои владения от мертвых и умирающих сел, от лоскутных участков рэгеров и вшивых лагерей люпов; грунт был сплошь просеян и очищен (есть у них такие машины!), и стали выращивать вручную подсолнухи для OFA, поскольку Мировой Торговый Совет определил: производить Украине подсолнечное масло, а больше ничего ...
Ожидание могло оказаться долгим, — черт их знает, этих хантеров, когда они припрутся! Лесик-то по уникому согласие дал, но... Двадцать лет назад прилетел бы он, как на крыльях; а сейчас, кто знает!.. Вот — осторожничает, встречу назначил за пределами Узина... Чтобы скоротать время, подошла она к самой "струне" и стала всматриваться — а вправду ли достаточно созрели семена?.. — Хай, чикен*! Делаешь ты ищешь меня? Так я есть хир**!..
У нее споткнулось сердце и разом пересохло во рту от этого веселого, ленивого, хамовитого, в общем-то, неизвестного, но сохранившего щемяще знакомые нотки, сочного мужского голоса.
Бог весть, как сумела их машина подобраться столь незаметно! Действительно, хантеры — охотники... Серый в коричневых разводах, без каких-либо знаков, лежал на противоположной обочине, под корявыми тополями, большой, военного обличья, похоже, что бронированный слайдер. Бортовой люк был поднят, и к Мэри-Лу шли трое в масках. Вернее, нечто вроде грубой вязки серых носков было натянуто на головы этих мужчин, торча петушиными гребнями от лба к затылку; перед глазами и ртом имелись дыры. Всех облекали добротные, со стальным отливом комбинезоны; на ногах — тяжелая десантная обувь, у пояса кобуры и уникомы.
Один сказал:
— А насинг, насинг***! Дви нэдили будь покормы, и хоч у "Риц-отель"...
— Что ты, блад****, расп...елся, силик***** факаный! Это ж есть систер****** Машка!
О, разве в силах Мэри-Лу забыть эти яркие васильковые глаза, по-старому горящие любовью и восхищением даже сквозь прорезь нелепого "носка"?! Все внутри у девушки так и обдает сладкой теплотой. Неужели вот так, просто, может вернуться лучшее время жизни? А что, если может?..
Голубоглазый, идущий в середине, одним шагом длинных ног опережает товарищей и, остановившись, подняв руку в перчатке, торжественно декламирует:
Твой взгляд — лайтовый******* рэй******** звезды,
А остальное — до... свечи!
Бросившись навстречу, Мэри-Лу прижимается к его груди, обтянутой ворсистой мягкой тканью; чувствует на спине большие, дружески похлопывающие ладони — и блаженно закрывает глаза. Конечно, Лесик — не кровный брат, но их связывает нечто, не менее святое и прочное, чем узы родства...
*Chicken — цыпленок.
** Here — здесь.
***Nothing — ничего.
***Blood — кровь.
***** От silly — глупый.
****** Sister — сестра.
******* От light — светлый, ясный.
********Ray — луч.
Он отстранил ее, глянул прямо в зрачки. Что-то твердое, молодецкое и вместе с тем — шальное, дикое, заставлявшее ожидать внезапных и страшных поступков, сквозило в Лесиковых глазах.
— Лесик, блад, помоги!..
— Тс-с!.. — Рот Мэри-Лу был немедленно зажат перчаточной ладонью. — Сайленс! Но мор* Лесик, есть онли** Мертвый Танкист! Лесик, моя дирагая***, есть давно расфасован, приготовлен и подан на стол в ресторанах "Си"...
Слова эти показались девушке нарочитыми, рассчитанными на слушателей; но долго задумываться Мэри-Лу не привыкла, а потому затараторила о том, что само приходило в голову: о конкурсе, соревнованиях, Главном Призе и соперниках, от коих следует избавиться, особенно об одном:
— Он сурово так это... — Показала, как Сероштан работал мышцами. — Суровый, проще, мэн****, да? И он тоже, проще, получит одну парту***** Мэйн-Прайз. Проще, Ле... ой, сори******, Мертвый Танкист, — я тебя, блад, прошу...
— Стоп, Машка, — прервал Танкист ее спотыкающийся лепет. — С этим мэном я буду разберусь. А киевского сквелчика******* не могу трогать, там свои гэны********...
— Ну, Ле-е... — начала было канючить Мэри-Лу (даже детские интонации вспомнились!); но тот жестко отрезал, снимая руку с ее плеча:
— Все, Машка, делай-не болтать; и двух третей тебе будет с хидом*********!
И добавил, снова став в позу чтеца-декламатора:
Ведь жадность, я скажу, друзья,
Пипла********** сгубила... очень много!
* No more — нет больше...
** Only — только.
***От dear — дорогая.
**** Man — человек, мужчина.
***** От part — часть.
****** Sorry — извини.
******* Отsquelch— хлюпать; здесь — хлюпик.
********Gang — банда, клан.
********* Head— голова.
********** People — народ, люди.
Ответом на очередные стишки был дружный гогот друзей Танкиста. Один из них, тот, что вспомнил о "Риц-отеле", так и глядел на девушку с плотоядным, охотничьим выражением...
— Проще, Лес... ой!
— Ну, ладно, ладно, некст*...
— Я, блад, по "Уорлднету" узнала. Вроде, у него ретровый кар**, номер вот записан... — Дрожащей рукой она протянула бумажку. — Проще, я синкаю***, он будет там ошиваться, — в Вайт-Черч... ждать мобуса, да? Чтобы меня, блад... понимаешь? Ферстным****...
— Понимаю, хотя и с трудом...
Неожиданно притянув Мэри-Лу к себе и влепив ей звучный поцелуй, Танкист нараспев провозгласил:
О Машка, пэшен***** ты моя,
Не пожалею ничего:
Живи, май фэйр******, и в ус не дуй,
А на врагов положим хвост.
... Он еще тогда сочинял эти дурацкие стишки с подразумеваемыми рифмами, — в невозможно далекие, невозвратно счастливые годы. Горячей пылью дышали Машка с Лесиком, возясь в лопухах среди таинственных бетонных руин на месте бывшего узинского военного аэродрома. Других развлечений у них не было — разве что драки с похожими на тощих волчат, мычавшими вместо разговора детьми люпов, снежки зимой да весенние запруды на грязных ручьях... Впрочем, позднее возня в мусорных зарослях, взаимное веселое тисканье пробудили у неразлучной парочки чувства отнюдь не детские; все с большим успехом стали Машка и Лесик в тех же разрушенных ангарах или на взлетных полосах играть в "папу-маму"... Жизнь грубо раскидала их. Мэри-Лу по-идиотски выскочила замуж за сладкоречивого люпа-живописца, который через год загнулся от передозировки гипнарка. Слава Богу, несмотря на голод, оставалась столь здоровой, что прошла по жесткому конкурсу в берухи******* и дважды вынашивала в себе младенцев каких-то хлипких немецких фрау. Потом повезло еще больше — коренастой, веснушчатой, однако на диво крепкой и свежей Машкой соблазнился полуамериканец, гражданин второй категории — менеджер Фонда Зорбаса; и получила Тищенко, одна на сотни тысяч баб-укро, хорошую постоянную службу, квартирку-игрушечку... Лесик же, обидевшись, что они не поженились, перестал подавать о себе вести; в "Уорлднете" о нем ничего не было, лишь через несколько лет она случайно узнала, что узинский друг детства — в Одессе. Там он овладел занятным ремеслом лжекиллера, т.е., специалиста, умеющего изящно ранить или почти убить своего нанимателя, то ли заинтересованного в получении страховки, то ли (это касалось политиков) желающего выглядеть жертвой покушения... В конце концов, отделали самого Лесика. Полежав в регенерации и накопив злости, он перебрался в Белую Церковь, где стал телохранителем у главного местного авторитета, Монгола; тот, имея пять-шесть карманных депутатов Рады Регионов, легко воткнул Лесика мастер-сержантом в танковый батальон президентской гвардии. Сегодня старый друг уже командовал ротой, — но, как и многие военные, вел отхожий промысел для сети ресторанов "Си". Это было довольно выгодно; половина хантеров тщетно скрывала строевую выправку...
*Next — здесь: дальше.
** Car — автомобиль.
*** Отthink — думать.
****От first — первый.
***** Passion— страсть.
******My fair— моя прекрасная.
******* От bear — носить; здесь — носящая, "носилка".
Продолжала ли любить Мэри-Лу своего бывшего партнера по игре в "папу-маму" — Бог весть! Заботы будней заслонили прошлое; да и не умела она думать о том, что не находилось перед глазами. Теперь же — отчаянно билось сердце, набегали слезы, и бедных Машкиных слов нехватало, чтобы объяснить толком, почему изменила ему с тем мазилой, почему не искала до сих пор, не звала, пока не приспичило...
Но зачем ему, такому умному, беспомощный лепет Мэри-Лу?! Вот — склонился и нежно гладит, как встарь, ее колючие, десять раз перепигментированные волосы:
— Все буду сделаю, систер... ну, чего ты?
Мэри-Лу зарыдала.
|
