ХХI століття. Комуністична фантастика

Андрей ДМИТРУК: МНВ (фантастическая повесть, окончание)

ХІІІ

Комната, где нас с Романом принял Босс Кэссиди, была не слишком велика и, если можно так выразиться, жарко натоплена. Зной там стоял неимоверный, вода в канале исходила паром. Канал этот, с проточной водою, выходил из-под ложа, на котором покоился Босс, и скрывался в зарослях у противоположной стены. Тропическая зелень забила собой чуть не все помещение, капли скатывались с толстых разрезных листьев, дрожали на волосках мохнатых лиан. Цвели безумные пятнистые орхидеи, которым фантазия сайнов придала женские белозубые, с алыми губами рты. Я видел, как одна из орхидей облизнулась. Что-то порхало по наполненной паром комнате, сверкало, звенело и билось, — что-то вроде райских птиц, обросших блестящими, словно металлическими перьями. А в средоточии всего этого возлежал хозяин.

Босс Кэссиди оказался необъятным толстяком, чье брюхо выпирало из-под полурасстегнутого, в драконах и солнцах, кимоно. Покоясь на груде мехов и тканей, он простирал к мне свои пухлые, словно булки, подошвы с нежной, не знающей хождения по твердому кожей. Мне показалось, что толщина его чрезмерна для человека; а уж осыпанная брильянтами маска с золотыми губами, бровями и ресницами явно была шире любого, даже великанского лица.

Присмотревшись, я увидел, что по всему телу Босса ползают красно-медные, ростом с палец муравьи. Они не забирались только под маску.

Кэссиди никак не отреагировал на наш приход, — зато поднялся с кресла другой, сидевший рядом с ложем человек. Костлявый, лобастый, с маленькими черными глазками, близко сидевшими у плоского носа, был он одет в довольно скромный, с узким серебряным позументом черный кафтан. Человека я знал благодаря виртообщению: во время выпуска мы не только видели и слышали его в приемном пространстве, но и пожимали (“как в жизни”) его вяловатую сухую руку.

Хранитель Пирамиды. Верховный менд, главнокомандующий гардов, главный смотритель Мыслящих Кристаллов, и так далее, и тому подобное...

Как положено по уставу, я бросил распрямленные пальцы к виску и вытянулся, насколько возможно. И Босс, и Хранитель могли принять на свой счет этот знак величайшего воинского почтения. Краем глаза я следил за тем, как топчется на месте и, подумав, стаскивает свою позорную шляпу Роман. Ничего похожего на поклон или иное уважительное приветствие он и не пытался изобразить. Деревенщина из звездной глуши, — испортил всю церемонию. А если эти двое всесильных обидятся? Пропадать тогда нам обоим…

От неприятных мыслей меня отвлек, ворвавшись в комнату, чистенький, одетый в белый халатик Дуду. Он был тщательно причесан и благоухал. Надо полагать, его первым доставили в Дом Кэссиди, отмыли, обследовали, подлечили, если в том была надобность, и вот теперь отправили к отцу. Но гороподобный Босс и при появлении сына не шелохнулся. Лежал, опираясь на локти, и непонятно глядел перед собой сквозь золотые, нарисованные на маске глаза. Нет, все-таки среагировал… впрочем, не на Дуду, а на укус муравья, дугой изогнувшегося, чтобы ухватить Кэссиди за ляжку. Протянув к муравью руку-подушку, издал нечто вроде громкого хрюканья. И, то ли зная эту команду, то ли по собственной воле, насекомое подхватила, метнувшись, звенящая птица-дикобраз…

Впрочем, и мальчонка не особо стремился обнять папу. Чирикнув что-то, Дуду радостно подбежал к Шарпантье. Схватившись за руки, они заглянули друг другу в глаза. Роман сощурился; его улыбка напоминала трещину в древесной коре. Мальчик просто сиял.

Вдруг, ни с того, ни с сего, мне стало по-настоящему жаль мальца. Какой-то он, хоть и наследник, но необласканный; а вырастет, так может не найти себе пары. Боссов раз-два, и обчелся; из других социорас в их кружок поднимаются, ну, два-три человека за столетие, главным образом, высшие менды, сумевшие употребить власть для колоссального обогащения, реже — особо хищные и удачливые мерки… Да, скверное будущее у Дуду. Разве что, посовещавшись, Боссы разрешат ему в строжайшей тайне взять жену из ближней социорасы. А что потом будет с этой женщиой? Когда родится очередной наследник Кэссиди? Я пока что ничего не слышал о матери самого Дуду. Только об отце…

Тут инициативу взял на себя скромняга Хранитель. Аккуратно оторвав мальца от гостя, поставив перед собой и взяв за плечи, верховный менд торжественно заговорил. Перед тем назвав нас полными именами, он начал с легким подвыванием:

— Вечно живущий, господин над господами, Джордж Вашингтон Рузвельт Кэссиди благодарит вас…

Но вечно живущий договорить Хранителю не дал. Сначала я подумал было, что Кэссиди таким образом решил перебить Хранителя, — стесняется славословий, что ли? Потом заметил, что сразу три муравья-исполина впились своими жвалами в левый сосок Босса… Словом, господин над господами завыл, падая на спину и запрокидывая головищу в маске, — не то от муки, не то от блаженства, не то оттого, что ему, пресыщенному сверх всякой меры, одна лишь боль напоминала, что он жив… Пухлыми руками Джордж Вашингтон Рузвельт Кэссиди молотил по воздуху. Птицы бросились на помощь, но одна не рассчитала: ее на лету цапнула зубастая орхидея и принялась громко жевать, — будто жестянку перемалывала…

Ощущая, что всего этого долго не выдержу, я решил глядеть исключительно на Романа. Он держался невозмутимо, но кровь отхлынула от лица, и я понял, что напарник мой в том же состоянии…

Дуду опять схватил руки Шарпантье и стал засматривать старику в глаза — все более пристально и тревожно, будто хотел и не решался спросить: “Что с тобой, друг, что с тобой?”…

Видимо, учуяв что-то нештатное, Хранитель еще раз церемонно поблагодарил нас — и предложил проследовать на унишип. Голос его был скрипуч и сух.

Затем верховный менд вежливо, но твердо взял мальца за локоть, чтобы отвести, наконец, подальше от Романа. И тут случилось то, что случилось.

Столь же неистовый, сколь и беспомощный, наследник, пожиратель человеческих печеней, бешеный звереныш, — ринулся на Хранителя. Ручонками и зубами попытался вцепиться… Тот, видимо, не ожидавший ничего подобного, механически отшвырнул Дуду. Малец упал на ложе, прямо на ногу Кэссиди. И Босс, выражая не то гнев, не то страх, не то радость по поводу нового блаженства, заревел стопудовым бычищем, вскакивая и срывая маску. Одновременно кимоно широко распахнулось на его брюхе…

Нас вытолкали мгновенно, — Хранителю помогали словно из пола выросшие трехметровые холуи с черными лицами. Но, — удивительное дело! — очутившись вновь в заваленной шедеврами анфиладе залов, я обнаружил рядом с Шарпантье мальца. Дуду шагал, держа колониста за руку и явно не желая с ним расставаться. А позади топали верзилы-сервы, явно не зная, что дальше делать, и только жалобно взывали: “Молодой господин!”…

Внезапно я уразумел с потрясающей ясностью: Дуду, влюбившийся в Романа, был теперь единственным залогом нашей безопасности. Отбеги он сейчас в сторону, вернись в покои Босса, — и самое малое, что с нами сделает оранжево-белая банда, это — потащит куда-нибудь на промывку памяти. А то и проще — разряд в голову, тело в мешок и с высоты в океан… Благодарность благодарностью, но смутные слухи не должны превратиться в точные знания. Гард, вернувшийся в свою крепость, по определению не может рассказывать, что у одного из владык Земли на лице три слюнявых ревущих рта, видимо, позволяющих наслаждаться питьем и пищей сразу за троих, и три пористых, окрашенных багрянцем носа, — а под животом, подобным аэростату, ютятся три торчащих в разные стороны пениса…

В общем, оценив опасную ситуацию, я подошел с другой стороны и взял Дуду за левую ручонку. И услышал сипловатый голос Шарпантье — почти шепот, которым старый колонист рассказывал об ароматных цветах-светляках на покрытых серебристой травою болотах Регины и об охотничьих тропах, по которым могут пройти через трясину только самые смелые и ловкие, чтобы потом готовить добычу на костре под звездным небом короткой ночи, прихлебывать тепловатый самогон, сделанный из сладкого мха, и до утра философствовать обо всем на свете…

Что это?! Белая вспышка ярче солнца — и тьма, вдруг окутывающая, физически сжимающая, словно тесный кокон… В меня выстрелили? Ранили? Настала слепота или смерть? Почему я больше не ощущаю своего тела?..

ХІV

Все вернулось разом, вместе с приступом головной боли. Я сидел в кресле, называемом “нюрнбергскою девой”; на мне были закреплены ручные и ножные браслеты с датчиками, под майкой изрядно-таки натер кожу металлический присосок, а головную боль усугублял тесный контактный шлем. Нос мой оседлан тяжелыми непрозрачными очками, к вискам прикреплены проводки, — словом, эксперимент идет вовсю! А может быть, уже окончился?..

Седеющий взъерошенный Герхард подходит ко мне и, сняв темные стекла, испытующе смотрит в самые зрачки. За ним — хорошо знакомые сотрудники, похожий на черепаху доктор Кнорре в круглых очках, плечистая Ева Чонска… Я невольно начинаю смеяться:

— Ева, ты никогда не стояла за стойкой бара? А если бы ты знал, Герхард, в каком виде я видел тебя! Ну-ка, вот тебе слово “роза”, четыре буквы: какие слова на них начинаются?..

— Резвись, резвись, — ворчит он, оглядывая мою сбрую. И вдруг, с торжеством выхватив из путаницы какой-то провод, демонстрирует его всем: — Ну? Что я говорил? Это что, контакт? Это слюнями приклеено! Он не мог не отойти! И слава Богу, что отошел не сразу!..

— Я что, должен был быть там еще дольше?! Ну, вы садисты, ребята…

— Может, еще минут тридцать… — примирительно говорит доктор Кнорре.

— Ага, тебя бы туда…

— Знаешь, тебе было трудно еще и потому, что все время пробивалась твоя собственная психика, твоя память, — поясняет Герхард. — То литературные цитаты, то еще что-нибудь… Тебе не удалось стать полноценным сыном эпохи, служакой-гардом. А современному интеллигенту, даже с усеченной личностью, в таком будущем, понятное дело, тошно.

— Так вы сканировали мои мысли?

— Все время. Удивляюсь, что ты этому удивляешься…

Через час, подлечив голову таблетками, приняв душ и передохнув под музыку в специальном кабинете психоразгрузки, я сижу с Герхардом за чашкою кофе по-венски и курю в нашем институтском кафе.

— Сюжетец был, я тебе скажу… — Осыпая себя сигаретным пеплом, он воздевает глаза к потолку. — Прямо триллер! Особенно эта перестрелка в храме… или последняя сцена… мальчишка этот, Дуду, хор-роший! Вроде моего внука…

— Я что-то тебя не пойму. Это что же, я сам все придумывал? Разве весь этот… сценарий не был заложен в программу?

— Нет. Только политэкономия, модель общества, да и то в самых общих чертах. Это компьютер тебе, можно, сказать, ввел прямо в кору головного мозга. А остальное — сугубо дело твоей фантазии. В тебе, брат, можно сказать, умер писатель. А может быть, еще не совсем умер. Попробуй, а? Пиши в свободное время…

Герхарду приносят минералку и вторую большую чашку американо. Он неумерен в питье, правда, безалкогольном. Отхлебнув воды и кофе, наклоняется с видом заговорщика:

— Хотя… открою тебе один секрет. Мы поставили смысловые фильтры и психологический адаптер. Даже в тех общих прогнозах, что сделал компьютер, было такое… ну… Короче говоря, если бы мы все здорово не смягчили, твоя фантазия могла бы тебя убить. Или свести с ума. Что там три рта, три члена… Это не для человека. То, что ты мог бы там увидеть…

Меня передернуло, и я спросил, чтобы сменить тему:

— Значит, все наблюдали за сканером? И смеялись, когда я там корчился?

— Ну, только наши. Это же еще не официальный показ. На нем будут все шишки. И вообще, никто не смеялся. Ева даже ругалась, жалела тебя.

— А на официальный… хочешь опять меня… туда?

Закурив новую сигарету, Герхард долго мотает головой.

— Будь спокоен, ты не подходишь. Фантазии все-таки слишком много. Вот, откуда-то всплыла у тебя эта Регина, звездная колония… Никаких звездных колоний, брат, не будет. Нудная цивилизация до рвоты. Никуда они не будут летать, извращенцы…

— Вот! — говорю я, придвигая к себе бутылку “Горного родника”. — Ты знаешь, я тебе верю. Я с ужасом понимаю: это все правда — то, что ты говоришь. То, что меня окружало там. У нас может быть — и скорее всего будет — именно такое будущее. Без звездных колоний, зато со всем остальным. Причем, я еще видел в смягченном варианте… Помнишь, когда ты только задумывал эксперимент, ты сказал, что наш старый комп рассчитал МНВ? Мир наибольшей вероятности?

Он так уставился на меня, точно хотел разглядеть все угри и поры на моем лице. Потом сказал:

— Э, брат! Выбрось из головы. МНВ, да. Но еще, слава всем небесным силам, не МАД…

— Это еще что за…

— Мир абсолютной вероятности. — Герхард усмехнулся, как умел он один, — лукаво, добродушно и беззащитно. — В общем, есть еще шансы на другое будущее. Хоть и немного. Компьютеры такого класса редко ошибаются…

XV

Моя машина вновь застряла в людской тесноте — и, кажется, на том же месте перекрестка перед Дворцом Конгрессов. За те три часа, что я провел в лаборатории, в комнате отдыха и в кафе, толпа не только не рассосалась, но еще и разбухла. К бесчисленным шортам, белым чулкам и деревенским платьям с передниками примешалось немало мини-юбок, джинсов и наглаженных брюк. Мне показалось, что я вижу издали молодых людей, заговоривших со мной по пути в институт, — краснощекого здоровяка-парня и белобрысую девушку: они стояли, обнявшись, и слушали с восторженными лицами. Потом их снова скрыли ноги, куртки, пиджаки…

Видя, что стояние затягивается, я вылез из машины — и увидел поблизости троих полицейских. Удобно устроившись в сквере, под большим дубом, они весьма миролюбиво смотрели туда же, куда и вся толпа, и тоже слушали.

Над скопищем голов, меж знамен и плакатов поднималась крыша автобуса, импровизированная трибуна. Там был установлен микрофон; оратор, наверное, говорил уже долго, поскольку изрядно охрип, но каждое слово дышало страстью, и каждая короткая вытолкнутая фраза хлестала…

“Лехнер”, вспомнил я имя вождя наших воинственных традиционалистов — и невольно всмотрелся… Загорелый дочерна, с глубокими морщинами и почти бесцветными, круглыми, точно у ястреба, глазами; из-под шляпы до плеч спускаются черно-седые пряди, крепкий подбородок покрывает щетина. Правда, вместо клетчатой ковбойки — расшитый жилет, и шляпа не обтрепанная, а щегольская, с фазаньим пером, но…

Все качнулось перед моими глазами; удержавшись, чтобы не вскрикнуть, я прошептал совсем другое имя.

Лехнер продолжал говорить.

VIII — X. 2005

Архів, сортувати за: Нові Відвідувані Коментовані